фр. Jean Giraudoux. La guerre de Troie n"aura pas lieu

Читается за 9 минут

Сюжет представляет собой вольное истолкование древнегреческого мифа. Троянский царевич Парис уже похитил Елену Спартанскую, но война пока не началась. Ещё живы царь Приам и Гектор, не стали рабынями Андромаха и вещая Кассандра, не погибла под жертвенным ножом юная Поликсена, не рыдает над развалинами Трои Гекуба, оплакивая мёртвых детей и мужа. Троянской войны не будет, ибо великий Гектор, одержав полную победу над варварами, возвращается в родной город с одной мыслью - врата войны должны быть замкнуты навеки.

Андромаха уверяет Кассандру, что войны не будет, ибо Троя прекрасна, а Гектор мудр. Но у Кассандры имеются свои доводы - глупость людей и природы делают войну неизбежной. Троянцы погибнут из-за нелепого убеждения, будто мир принадлежит им. Пока Андромаха предаётся наивным надеждам, рок открывает глаза и потягивается - его шаги раздаются уже совсем близко, но никто не желает их слышать! На радостный возглас Андромахи, приветствующей мужа, Кассандра отвечает, что это и есть рок, а брату своему сообщает страшную весть - скоро у него родится сын. Гектор признается Андромахе, что раньше любил войну - но в последнем сражении, склонившись над трупом врага, вдруг узнал в нем себя и ужаснулся. Троя не станет воевать с греками ради Елены - Парис должен вернуть её во имя мира. Расспросив Париса, Гектор приходит к выводу, что ничего непоправимого не произошло: Елена была похищена во время купания в море, следовательно, Парис не обесчестил греческую землю и супружеский дом - поношению подверглось лишь тело Елены, но греки обладают способностью превращать в поэтическую легенду любой неприятный для них факт. Однако Парис отказывается вернуть Елену, ссылаясь на общественное мнение - вся Троя влюблена в эту прекрасную женщину. Дряхлые старцы карабкаются на крепостную стену, чтобы хоть одним глазком взглянуть на неё. В истинности этих слов Гектор убеждается очень скоро: убелённый сединами Приам стыдит молодых троянских воинов, разучившихся ценить красоту, поэт Демокос призывает сложить гимны в её честь, учёный Геометр восклицает, что только благодаря Елене троянский пейзаж обрёл совершенство и законченность. Одни лишь женщины горой стоят за мир: Гекуба пытается воззвать к здоровому патриотизму (любить блондинок неприлично!), а Андромаха превозносит радости охоты - пусть мужчины упражняются в доблести, убивая оленей и орлов. Пытаясь сломить сопротивление земляков и родни, Гектор обещает уговорить Елену - она конечно же согласится уехать ради спасения Трои. Начало беседы внушает Гектору надежду. Выясняется, что спартанская царица способна видеть только нечто яркое и запоминающееся: например, ей никогда не удавалось разглядеть своего мужа Менелая, зато Парис отлично смотрелся на фоне неба и был похож на мраморную статую - правда, в последнее время Елена стала видеть его хуже. Но это отнюдь не означает, будто она согласна уехать, поскольку ей никак не удаётся увидеть своего возвращения к Менелаю.

Гектор рисует красочную картину: сам он будет на белом жеребце, троянские воины - в пурпурных туниках, греческий посол - в серебряном шлеме с малиновым плюмажем. Неужели Елена не видит этот яркий полдень и темно-синее море? А видит ли она зарево пожарища над Троей? Кровавую битву? Обезображенный труп, влекомый колесницей? Уж не Парис ли это? Царица кивает: лица она разглядеть не может, зато узнает бриллиантовый перстень. А видит ли она Андромаху, оплакивающую Гектора? Елена не решается ответить, и взбешённый Гектор клянётся убить её, если она не уедет - пусть все вокруг станет совершенно тусклым, но зато это будет мир. Тем временем к Гектору спешат один за другим гонцы с дурными известиями: жрецы не желают закрывать врата войны, поскольку внутренности жертвенных животных запрещают это делать, а народ волнуется, ибо греческие корабли подняли флаг на корме - тем самым Трое нанесено страшное оскорбление! Гектор с горечью говорит сестре, что за каждой одержанной им победой таится поражение: он покорил своей воле и Париса, и Приама, и Елену - а мир все равно ускользает. После его ухода Елена признается Кассандре в том, что не посмела сказать раньше: она отчётливо видела ярко-красное пятно на шейке сына Гектора. По просьбе Елены Кассандра вызывает Мир: он по-прежнему красив, но на него страшно смотреть - так он бледен и болен!

У врат войны все готово к церемонии закрытия - ждут только Приама и Гектора. Елена кокетничает с юным царевичем Троилом: она видит его настолько хорошо, что обещает поцелуй. А Демокос призывает сограждан готовиться к новым сражениям: Трое выпала великая честь биться не с какими-то жалкими варварами, а с законодателями мод - греками. Отныне место в истории городу обеспечено, ибо война похожа на Елену - обе они прекрасны. К сожалению, Троя легкомысленно относится к этой ответственной роли - даже в национальном гимне воспеваются только мирные радости хлебопашцев. В свою очередь Геометр утверждает, что троянцы пренебрегают эпитетами и никак не научатся оскорблять своих врагов. Опровергая это утверждение, Гекуба яростно клеймит обоих идеологов, а войну сравнивает с уродливым и зловонным обезьяньим задом. Спор прерывается с появлением царя и Гектора, уже вразумившего жрецов. Но Демокос приготовил сюрприз: знаток международного права Бузирис авторитетно заявляет, что троянцы обязаны сами объявить войну, ибо греки расположили свой флот лицом к городу, а флаги вывесили на корме. Кроме того, в Трою ворвался буйный Аякс: он грозится убить Париса, но это оскорбление можно считать мелочью в сравнении с двумя другими. Гектор, прибегнув к прежней методе, предлагает Бузирису выбирать между каменным мешком и щедрой платой за труды, и в результате мудрый законовед меняет своё толкование: флаг на корме - это дань уважения мореплавателей к земледельцам, а построение лицом - знак душевной приязни. Гектор, одержавший очередную победу, возглашает, что честь Трои спасена. Обратившись с речью к павшим на поле брани, он взывает к их помощи - врата войны медленно закрываются, и маленькая Поликсена восхищается силой мертвецов. Появляется гонец с известием, что греческий посол Улисс сошёл на берег. Демокос с отвращением затыкает уши - ужасная музыка греков оскорбляет слух троянцев! Гектор приказывает принять Улисса с царскими почестями, и в этот момент появляется подвыпивший Аякс. Пытаясь вывести из себя Гектора, он поносит его последними словами, а затем бьёт по лицу. Гектор сносит это стоически, но Демокос поднимает страшный крик - и теперь уже Гектор даёт ему пощёчину. Восхищённый Аякс немедленно проникается к Гектору дружескими чувствами и обещает уладить все недоразумения - разумеется, при условии, что троянцы отдадут Елену.

С этого же требования начинает переговоры Улисс. К его великому изумлению, Гектор соглашается вернуть Елену и заверяет, что Парис даже пальцем к ней не прикоснулся. Улисс иронически поздравляет Трою: в Европе о троянцах сложилось иное мнение, но теперь все будут знать, что сыновья Приама ничего не стоят как мужчины. Возмущению народа нет предела, и один из троянских матросов расписывает в красках, чем занимались Парис с Еленой на корабле. В этот момент с неба спускается вестница Ирида, дабы возвестить троянцам и грекам волю богов. Афродита приказывает не разлучать Елену с Парисом, иначе будет война. Паллада же велит немедленно разлучить их, иначе будет война. А владыка Олимпа Зевс требует разлучить их, не разлучая: Улисс с Гектором должны, оставшись с глазу на глаз, разрешить эту дилемму - иначе будет война. Гектор честно признается, что в словесном поединке у него шансов нет. Улисс отвечает, что не хочет воевать ради Елены - но чего желает сама война? Судя по всему, Греция и Троя избраны роком для смертельной схватки - однако Улисс, будучи любопытен от природы, готов пойти наперекор судьбе. Он согласен забрать Елену, но путь до корабля очень долог - кто знает, что произойдёт за эти несколько минут? Улисс уходит, и тут появляется вдребезги пьяный Аякс: не слушая никаких увещеваний, он пытается поцеловать Андромаху, которая нравится ему куда больше, чем Елена. Гектор уже замахивается копьём, но грек все же отступает - и тут врывается Демокос с воплем, что троянцев предали. Всего лишь на одно мгновение выдержка изменяет Гектору. Он убивает Демокоса, но тот успевает крикнуть, что стал жертвой буйного Аякса. Разъярённую толпу уже ничем нельзя остановить, и врата войны медленно открываются - за ними Елена целуется с Троилом. Кассандра возвещает, что троянский поэт мёртв - отныне слово принадлежит поэту греческому.

Пересказала

Сюжет представляет собой вольное истолкование древнегреческого мифа. Троянский царевич Парис уже похитил Елену Спартанскую, но война пока не началась. Еще живы царь Приам и Гектор, не стали рабынями Андромаха и вещая Кассандра, не погибла под жертвенным ножом юная Поликсена, не рыдает над развалинами Трои Гекуба, оплакивая мертвых детей и мужа. Троянской войны не будет, ибо великий Гектор, одержав полную победу над варварами, возвращается в родной город с одной мыслью - врата войны должны быть замкнуты навеки.

Андромаха уверяет Кассандру, что войны не будет, ибо Троя прекрасна, а Гектор мудр. Но у Кассандры имеются свои доводы - глупость людей и природы делают войну неизбежной. Троянцы погибнут из-за нелепого убеждения, будто мир принадлежит им. Пока Андромаха предается наивным надеждам, рок открывает глаза и потягивается - его шаги раздаются уже совсем близко, но никто не желает их слышать! На радостный возглас Андромахи, приветствующей мужа, Кассандра отвечает, что это и есть рок, а брату своему сообщает страшную весть - скоро у него родится сын. Гектор признается Андромахе, что раньше любил войну - но в последнем сражении, склонившись над трупом врага, вдруг узнал в нем себя и ужаснулся. Троя не станет воевать с греками ради Елены - Парис должен вернуть её во имя мира. Расспросив Париса, Гектор приходит к выводу, что ничего непоправимого не произошло: Елена была похищена во время купания в море, следовательно, Парис не обесчестил греческую землю и супружеский дом - поношению подверглось лишь тело Елены, но греки обладают способностью превращать в поэтическую легенду любой неприятный для них факт. Однако Парис отказывается вернуть Елену, ссылаясь на общественное мнение - вся Троя влюблена в эту прекрасную женщину. Дряхлые старцы карабкаются на крепостную стену, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. В истинности этих слов Гектор убеждается очень скоро: убеленный сединами Приам стыдит молодых троянских воинов, разучившихся ценить красоту, поэт Демокос призывает сложить гимны в её честь, ученый Геометр восклицает, что только благодаря Елене троянский пейзаж обрел совершенство и законченность. Одни лишь женщины горой стоят за мир: Гекуба пытается воззвать к здоровому патриотизму (любить блондинок неприлично!), а Андромаха превозносит радости охоты - пусть мужчины упражняются в доблести, убивая оленей и орлов. Пытаясь сломить сопротивление земляков и родни, Гектор обещает уговорить Елену - она конечно же согласится уехать ради спасения Трои. Начало беседы внушает Гектору надежду. Выясняется, что спартанская царица способна видеть только нечто яркое и запоминающееся: например, ей никогда не удавалось разглядеть своего мужа Менелая, зато Парис отлично смотрелся на фоне неба и был похож на мраморную статую - правда, в последнее время Елена стала видеть его хуже. Но это отнюдь не означает, будто она согласна уехать, поскольку ей никак не удается увидеть своего возвращения к Менелаю.

Гектор рисует красочную картину: сам он будет на белом жеребце, троянские воины - в пурпурных туниках, греческий посол - в серебряном шлеме с малиновым плюмажем. Неужели Елена не видит этот яркий полдень и темно-синее море? А видит ли она зарево пожарища над Троей? Кровавую битву? Обезображенный труп, влекомый колесницей? Уж не Парис ли это? Царица кивает: лица она разглядеть не может, зато узнает бриллиантовый перстень. А видит ли она Андромаху, оплакивающую Гектора? Елена не решается ответить, и взбешенный Гектор клянется убить её, если она не уедет - пусть все вокруг станет совершенно тусклым, но зато это будет мир. Тем временем к Гектору спешат один за другим гонцы с дурными известиями: жрецы не желают закрывать врата войны, поскольку внутренности жертвенных животных запрещают это делать, а народ волнуется, ибо греческие корабли подняли флаг на корме - тем самым Трое нанесено страшное оскорбление! Гектор с горечью говорит сестре, что за каждой одержанной им победой таится поражение: он покорил своей воле и Париса, и Приама, и Елену - а мир все равно ускользает. После его ухода Елена признается Кассандре в том, что не посмела сказать раньше: она отчетливо видела ярко-красное пятно на шейке сына Гектора. По просьбе Елены Кассандра вызывает Мир: он по-прежнему красив, но на него страшно смотреть - так он бледен и болен!

У врат войны все готово к церемонии закрытия - ждут только Приама и Гектора. Елена кокетничает с юным царевичем Троилом: она видит его настолько хорошо, что обещает поцелуй. А Демокос призывает сограждан готовиться к новым сражениям: Трое выпала великая честь биться не с какими-то жалкими варварами, а с законодателями мод - греками. Отныне место в истории городу обеспечено, ибо война похожа на Елену - обе они прекрасны. К сожалению, Троя легкомысленно относится к этой ответственной роли - даже в национальном гимне воспеваются только мирные радости хлебопашцев. В свою очередь Геометр утверждает, что троянцы пренебрегают эпитетами и никак не научатся оскорблять своих врагов. Опровергая это утверждение, Гекуба яростно клеймит обоих идеологов, а войну сравнивает с уродливым и зловонным обезьяньим задом. Спор прерывается с появлением царя и Гектора, уже вразумившего жрецов. Но Демокос приготовил сюрприз: знаток международного права Бузирис авторитетно заявляет, что троянцы обязаны сами объявить войну, ибо греки расположили свой флот лицом к городу, а флаги вывесили на корме. Кроме того, в Трою ворвался буйный Аякс: он грозится убить Париса, но это оскорбление можно считать мелочью в сравнении с двумя другими. Гектор, прибегнув к прежней методе, предлагает Бузирису выбирать между каменным мешком и щедрой платой за труды, и в результате мудрый законовед меняет свое толкование: флаг на корме - это дань уважения мореплавателей к земледельцам, а построение лицом - знак душевной приязни. Гектор, одержавший очередную победу, возглашает, что честь Трои спасена. Обратившись с речью к павшим на поле брани, он взывает к их помощи - врата войны медленно закрываются, и маленькая Поликсена восхищается силой мертвецов. Появляется гонец с известием, что греческий посол Улисс сошел на берег. Демокос с отвращением затыкает уши - ужасная музыка греков оскорбляет слух троянцев! Гектор приказывает принять Улисса с царскими почестями, и в этот момент появляется подвыпивший Аякс. Пытаясь вывести из себя Гектора, он поносит его последними словами, а затем бьет по лицу. Гектор сносит это стоически, но Демокос поднимает страшный крик - и теперь уже Гектор дает ему пощечину. Восхищенный Аякс немедленно проникается к Гектору дружескими чувствами и обещает уладить все недоразумения - разумеется, при условии, что троянцы отдадут Елену.

С этого же требования начинает переговоры Улисс. К его великому изумлению, Гектор соглашается вернуть Елену и заверяет, что Парис даже пальцем к ней не прикоснулся. Улисс иронически поздравляет Трою: в Европе о троянцах сложилось иное мнение, но теперь все будут знать, что сыновья Приама ничего не стоят как мужчины. Возмущению народа нет предела, и один из троянских матросов расписывает в красках, чем занимались Парис с Еленой на корабле. В этот момент с неба спускается вестница Ирида, дабы возвестить троянцам и грекам волю богов. Афродита приказывает не разлучать Елену с Парисом, иначе будет война. Паллада же велит немедленно разлучить их, иначе будет война. А владыка Олимпа Зевс требует разлучить их, не разлучая: Улисс с Гектором должны, оставшись с глазу на глаз, разрешить эту дилемму - иначе будет война.

Вы ошибаетесь! Я уже говорила, хотя мне, естественно, никто не верит, - вырвалось у нее вслух.

Кассандре хотелось закрыть руками уши и сжаться в комок, но она только сильнее выпрямилась.

Ты словно скала - величественная, несгибаемая, невыносимо упрямая и уверенная в своей правоте.

Если ты согласишься стать моей, я отменю свое проклятие, и твоим словам станут верить. Только ты сможешь спасти Трою!

Кассандра не повернулась к Аполлону и сделала вид, что не слышит его увещеваний.

Если б я знал, что ты такая упрямая...

Не даровал бы тогда мне знания будущего?

Кассандра прикусила язык и мысленно обругала себя. Вот как можно было не удержаться? Целый год не отвечала Аполлону, а теперь так по-детски попалась на провокацию. Судя по голосу бога, он был этим очень доволен:

Я приказал бы жрецам не рассказывать юной глупышке, что она суждена богу.

Кассандра тихо зарычала - в присутствии Аполлона ей было трудно вести себя, как полагается воспитанной троянской царевне.

Этой девочки больше нет, почему же ты так часто посещаешь Трою? Из принципа? Не можешь пережить отказа?

Обязательно напоминать, как ты коварно обманула бога?

Моего мнения никто не спрашивал, когда решалось, что бог Аполлон овладеет мной по достижению совершеннолетия, так что я своего слова не нарушала.

Но моим даром ясновидения ты всегда пользовалась совершенно спокойно?

Если это дар, то за него не нужно расплачиваться своим телом.

Их разговор зашел, как обычно, в тупик, и Аполлон явно решил зайти с другого конца:

Ты видишь будущее, тебя не пугает, что ахейский герой Аякс Оилид овладеет тобой у статуи Афины? Что потом ты станешь наложницей Агамемнона, родишь от него близнецов и вместе с ними будешь убита...

Женой Агамемнона и ее любовником, - развернулась к Аполлону Кассандра и закончила фразу за него.

Холодная красота Аполлона не изменилась за прошедшие годы и останется такой навечно. Единственными отличиями были лихорадочный блеск его глаз и странная для бога беспомощность во взгляде. Похоже, сегодняшний день действительно являлся последним, когда Кассандра могла согласиться на предложение Аполлона и этим спасти Трою. Ведь он видел не только одно будущее, а все возможные варианты, в этом была его сила и слабость одновременно.

Так ты предпочтешь Агамемнона?

А что? Судя по тому, что я вижу в будущем, он мощный воин, привлекательный в своей силе.

Ты в это не веришь!

Кассандра торжествующе улыбнулась, возможность доводить Аполлона была одним из немногих плюсов ее положения, после чего скромно потупилась:

С любым будущим можно смириться.

Вот почему эта мудрая мысль пришла к тебе сейчас, а не когда ты узнала, что принадлежишь мне.

Кассандра не ответила, а Аполлон заговорил так быстро, будто боялся, что она уйдет.

Ты видела будущее своих близких?

Не всех. Отца убьют, Гектора убьют, мама станет рабыней, дальше я смотреть не стала.

О, так ты не видела будущего своего любимого племянника.

Кассандра почувствовала, что не может вдохнуть воздух, а ночная тьма стала чернее сажи. Погрузившись в нее, сознание Кассандры устремилось в будущее. Она быстро нашла нужный момент и увидела, как ахейский герой Неоптолем сбрасывает со стены Трои сына Гектора - Астианакта. Вернувшись в реальность, Кассандра стояла неподвижно как статуя, а потом начала спрашивать:

В том будущем, где я принимаю твое предложение, война есть?

Нет, вся твоя семья жива, Троя благоденствует, только Парис изгнан, но уж по нему-то ты скучать не станешь.

Астианакт?

Мой внук однажды станет троянским царем, и его правление будет долгим и счастливым.

Против воли губы Кассандры растянулись в искреннюю улыбку.

Значит, Гектор все-таки твой сын? А мама всегда делала такие честные глаза, когда я заговаривала об этом слухе.

Аполлон развел руками.

Ну тянет меня на женщин из вашей семьи, что поделаешь.

Кассандра вернулась к волновавшему ее вопросу.

Зачем ахейцы убьют Астианакта? На них это не похоже.

Прежде чем она нырнула в темные воды будущего, Аполлон поднял руку и сказал:

Ты же знаешь, что ахейцам будет помогать Афина. Это она пошлет ахейскому предсказателю Калханту видение, что оставшийся в живых Астианакт потом жестоко отомстит за смерть своего отца и земного деда.

Относится к интеллектуальной драме начала ХХ века. Французская мифологическая школа.

Крайне вольно интерпретированный античный сюжет о Троянской Войне. Античный сюжет позволяет не концентрировать внимание зрителя на фабуле, а предоставить ему трактовку, в которой сокрыта идея. При этом в данном случае внимание очень круто сконцентрировано уже самим названием. По античной фабуле всё ровно наоборот – война явно была, и это напрягает зрителя, заставляет вдумываться.

Основная проблематика – война и мир. Определенно достойное и стройное пацифистское намерение противостоит фатуму, который нелеп, но и непобедим в то же время. Гектор видит, что война – это кошмар и отказывается от неё, героическими усилиями он пытается закрыть врата войны, однако всё противостоит ему: мнение народа, мнение ближайшего окружения, понятие о чести и гордости (отказ от войны начинает сопрягаться с позором для Гектора и Трои). В конце концов наиболее показательной является воля богов - Афродита запрещает Гектору и Улиссу разлучать Париса и Елену. Паллада, напротив, велит их разлучить. Наконец Зевс приказывает "разлучить Елену и Париса, не разлучая их". Это демонстрирует, что против человека выступает фатум, не предопределенный высшими силами, а нечто, что неподвластно и непостижимо даже для богов. Таким образом создаётся масштаб, ощущение, что силы, противостоящие человеку, идущего к миру, больше, чем силы богов.

Гектор убеждает Париса расстаться с Еленой, он добивается от Приама согласия на отъезд прекрасной гречанки, он даже Елену подчиняет своей воле. Гектор терпеливо сносит оскорбления Аякса, предотвращает провокацию Бузириса. Однако никакие усилия Гектора, Андромахи, Гекубы не могут сохранить мир.

Пьеса пропитана антивоенным (и соответственно антифашистским) пафосом, но в то же время протагонист пьесы признаёт: «Ответственны все.» Виновны и те, кто хочет войны, повинуясь общественному настроению, обычаям, порывам, богам в конце концов, но также и те, кто не прилагает достаточно усилий для того, чтобы войну предотвратить.

Сартр ж.-п. «Мухи»

Когда прославленный Шарль Дюллен в июне 1943 года в оккупированном Париже показал “Мух”, спектакль был воспринят прежде всего как зашифрованный рассказ о Франции, поставленной на коле-ни и все-таки не сломленной. Воображение естественно склонялось к простой подстановке: Эгисф - это нацисты, хозяйничающие в покоренной стране, Клитемнестра - коллаборационисты из Виши, вступившие в преступную связь с убийцами их родины, Opecт - один из первых добровольцев Сопротивления, подающий другим, пример свободы, Электра - французы, мечтающие о низвержении кровавого режима, но колеблющиеся и пугающиеся настоящего дела. Все это, несомненно, было в “Мухах”, и публика ничуть не ошиблась, поняв трагедию Сартра как театральный манифест Сопротивления. Все дело только в том, что подобное прочтение, затрагивая лишь один, лежащий на поверхности, пласт “Мух”, далеко не исчерпывает пьесы, задуманной не как плоское иносказание, а как миф-притча, включающая иносказание со всеми ее намеками, но к нему одному не сводимая.

Порядок, заведенный в Аргосе убийцей Агамемнона с помощью Клитемнестры, весьма похож на тот, что воцарился во Франции после поражения. Жители Аргоса - жертвы той же нехитрой операции. Их покорность зиждется на прочнейших устоях: страхе и угрызениях совести. Когда-то, заслышав доносившиеся из дворца крики Агамемнона, они заткнули уши и промолчали. Эгисф с иезуитской ловкостью превратил их испуг в первородный грех, раздул его до размеров вселенского ужаса, сделал не просто личной доблестью, но и государственной добродетелью. Духовное оскопление довершила пропагандистская машина, запущенная пятнадцать лет назад и с тех пор вдалбливающая в головы сознание неизбывной вины всех и вся. Вечно трепещущим аргосцам Эгисф кажется грозным и всемогущим владыкой. Одного его жеста достаточно, чтобы смирить взбудораженную толпу. На деле же он пугало, устрашающая маска, напяленная на живой труп - еще больше мертвеца, чем истлевший в могиле Агамемнон.

Эгисф не знает ни радости, ни скорби, склероз поглотил одну за другой все клетки его души, и вместо нее простерлась пустыня, бесплодные пески под равнодушными небесами. Эгисф, замечает его хозяин Юпитер, разделил участь всех владык: он перестал быть личностью, он только обратное отражение того страха, который сам же внушил подданным. Властелин их помыслов и дел, он сам их жалкий раб. Все его заслуги - ловкость шулера и лицедея, скрывшего от зрителей один простой секрет: они свободны.

За этим злободневным и совершенно очевидным уроком “Мух”. кроется, однако, и другой, гораздо более широкий и трудно уловимый на слух. Ведь в конце концов Эгисф со всеми его охранниками - всего только марионетка в руках паясничающего громовержца Юпитера, земное орудие надмирного провидения, инструмент, который выбрасывают, когда он изнашивается. Эгисфы приходят и уходят, Юпитеры остаются. Эгисф чуть ли не сам идет на заклание, Юпитера одолеть не так легко. Электра сполна испытала его железную хватку. В ту ночь после убийства, когда она вместе с братом укрылась в храме Аполлона, она поняла, что ей недостанет мужества снести свой поступок. А между тем кто, как не она, своими унижениями и муками сполна заслужила право на отмщение. Электра вдруг обнаружила, что опустошена, обокрадена, потеряла почву под ногами. Теперь Юпитеру ничего не стоит убедить ее в том, что она жертва роковой ошибки, что, перейдя от слов к делу, она сделалась преступницей И, подобно матери, навек обречена замаливать свои грехи. Вместо того, чтобы самой решить, справедливо ли ее мщение, Электра, не умеющая жить без подпорок извне, прибегает к ходовым заповедям о кем-то предустановленном добре и зле и в конечном счете передоверяет другому - носителю сверхличного божественного принципа - осудить ее или оправдать. И коль скоро Юпитер, разыгрывая добренького дядюшку, все же выносит ей бесповоротный приговор, Электра поступает точно так же, как за пятнадцать лет до того поступили все ее сограждане: благословляет пытку раскаяньем и готова до конца дней волочить за собой угрызения совести, словно каторжник свое ядро. Душевная слабость заставляет ее бежать от свободы, как от чумы.

Случай с Электрой очерчивает те границы, которые уже во втором, этико-метафизическом, измерении необходимо перешагнуть, чтобы обрести свободу. Мало низвергнуть земного диктатора, надо низвергнуть диктатора небесного у себя в душе, надо признать самого себя высшим судьей всех поступков. Спор Ореста с Юпитером и призван обосновать философское право личности выбирать свою судьбу независимо и даже вопреки всем предначертаниям извне, чьи бы уста их ни возвещали.

Спор этот начался сразу же после праздника, когда Орест на распутье просил совета у всевышнего. И тотчас же его получил; по мановению руки Юпитера камень засветился в знак того, что Оресту лучше покинуть город, оставив все по-старому. Оказывается, повелителю Олимпа любезен кающийся Аргос с его мухами, убийцей на троне, культом мертвецов и особенно его страхом: ведь страх - залог благочестия, послушания, несвободы.

Оресту открывается промысел божий - и он поступает наоборот. "С этого дня никто больше не может отдавать мне приказы”. Отныне у богов отнята привилегия решать, что добро и что зло, - человек сам решает. Отныне боги не выбирают смертным их путь - человек сам выбирает. Орест пренебрег всеми указаниями свыше, он не ждет оттуда ни помощи, ни подсказки, он не связан никакими догмами и ни перед кем, кроме самого себя, не обязан отчитываться Свободу от всех и вся он сделал краеугольным камнем своей нравственности.

В храме Аполлона повелитель Олимпа дает последний бой этому ускользнувшему из-под его власти нечестивцу, склоняя блудного сына вернуться на стезю послушания. И проигрывает - окончательно и бесповоротно. Несмотря на то, что пускает в ход все - угрозы, увещевания, мелодраму, вплоть до космической казуистики. Довод “научный”: человек - частичка мироздания, включенная в его механику и обязанная повиноваться законам, предписанным всей природе - минералам, растениям, животным. Довод “общественный”: Жителям Аргоса внушает отвращение отщепенец, опрокинувший порядок, под крылышком которого они так удобно устроились, и они ждут своего “спасителя”, запасшись вилами и камнями. Довод "семейный" протяни руки помощи несчастной сестре, не оставляй ее в беде. Довод отечески-участливый и последний: заблудшей овце трудно, она не знает ни отдыха, ни сна, опека заботливого пастыря сулит ей забвение и душевный покой. Все это разом обрушивается на Ореста. Он же твердо стоит на своем: “Я сам - свобода!”. И Юпитepy - владыке богов, камней, звезд и морей, но не владыке людей - ничего не остается, как признать: “Пусть так, Орест. Все было предначертано. В один прекрасный день человек должен был возвестить мои сумерки. Значит, это ты и есть? И кто бы мог это подумать вчера, глядя на твое девичье лицо?”.

Орест, по Сартру, - провозвестник сумерек богов и скорого пришествия царства человека. И в этом он - прямое отрицание Ореста Эсхила. Тот убил вопреки древнему материнскому праву, но убил по велению божественного оракула и во имя богов, только других - молодых, покровителей возникающей государственности. Недаром не он сам, а мудрая Афина спасает его от эриний, оправдывает месть за отца. Сартровский Орест не ищет никаких оправданий вне самого в себя. Оттого-то и трагедия о нем носит по-аристофановски комедийный заголовок: “Мухи” - еще одна отходная этике, черпающей свои нормы во внеличных, “божественных” предначертаниях. В “Мухах”, как и на многих страницах “Бытия и небытия” (1943) и брошюры “Экзистенциализм - это гуманизм?” (1946), Сартр исходит из атеизма как единственно здорового фундамента свободной нравственности.

Стоит, однако, заметить, что Орест отмежевывается не от одних мистиков. Ведь если отнять у Юпитера его фокусы-чудеса и изъять из его речей претензию быть творцом мироздания, то в нем придется, по замыслу Сартра, узнать себя по крайней мере всем тем, кто обнаруживает в природе не хаос мертвой материи, а органическую упорядоченность, законосообразность, не зависящую от нас, но заставляющую нас с собой считаться. Прозрение же Ореста как раз и состоит в том, что он должен оставить надежды на опору извне, и потому ему нечего постигать и не с чем сообразовываться как во вселенной - мире вещей, так и в городе - историческом мире людей. Повсюду он навеки чужой, “вне природы, против природы, без оправданий, без какой бы то ни было опоры, кроме самого себя.

Орест первых сцен и Орест последних - два разных человека. У них даже имена разные: первого зовут Филеб, и Электра точно зафиксирует момент его смерти и рождения Ореста. Да и сам Орест в трогательных и мужественных словах простится со своей юностью: двойное убийство разрубит его жизнь пополам - на “до” и “после”, “До” - это юноша, о котором его Наставник говорит: вы “богаты и красивы, сведущи, как старец, избавлены от ига тягот и верований, у вас нет ни семьи, ни родины, ни религии, ни профессии, вы свободны взять на себя любые обязательства и знаете, что никогда не следует себя ими связывать, - короче, вы человек высшей формации”. Свобода этого просвещенного скептика - “свобода паутинок, что ветер отрывает от сетей паука и несет в десятке дюймов от земли”. “После” - это муж, обремененный грузом ранней зрелости: “Мы были слишком легковесны, Электра: теперь наши ноги уходят в землю, как колеса колесницы в колею. Иди ко мне. Мы отправимся в путь тяжелым шагом, сгибаясь под нашей драгоценной ношей”. А между свободой - “отсутствием” и свободой - “присутствием” - месть Ореста, его поступок, его дело. Первая в глазах Сартра - мираж, попытка спрятаться от ответственности, скрытое пособничество несвободе. Уклонение от выбора - тоже выбор. И лишь свобода деятельная, вторгшаяся в ход Событий, - подлинна. “Моя свобода - это и есть мой поступок”, - твердо проводит Орест знак равенства.

Кровавое причастие Ореста тоже призвано не только утолить его жажду мести, а по - служить еще и примером для аргосцев. “Справедливо раздавить тебя, гнусный пройдоха, справедливо свергнуть твою власть над жителями Аргоса, - бросает Орест умирающему Эгисфу - справедливо вернуть им чувство собственного достоинства”. Сокрушению ложных нравственных императивов сопутствует воздвижение на их развалинах других императивов, полагаемых истинными. А это неизбежно ограничивает в дальнейшем полную свободу выбора. В конечном счете так ли уж важно, перед каким идолом преклонить колена: тем, который тебе подсовывает Юпитер, или тем, который тебе навязывает собственное прошлое? Рождение свободы, по Сартру, таит в себе опасность ее закрепощения - на этот раз самой собой. И когда Юпитер предлагает Оресту заменить Эгисфа на опустевшем троне, тот уже знает, что, согласившись, станет рабом своего поступка и сделает его рабами подданных. Из этой ловушки один выход: не дать уроку, преподанному однажды, застыть навеки в кодекс. В прощальной речи Орест отвергает скипетр, предпочтя долю “царя без земли и без подданных”. В довершение всех “нет” он произносит еще одно “нет” - самому себе.

Орест клялся перевернуть все в Аргосе вверх дном. И вот он уходит, оставляя сограждан примерно в том же положении, в каком застал их по приходе. Все та же слепая толпа. Клитемнестру заменила Электра, теперь похожая на мать как две капли воды. Что до Эгисфа, то ловкий Юпитер наверняка что-нибудь да придумает ему в замену. Столь тяжкий подвиг, столь громкие речи - и такой исход. Торжество изрядно смахивает на крах. Героический пример Ореста не заражает аргосцев, а скорее парализует их сознанием разницы между ними: его исключительная судьба - не их заурядная судьба, его философские заботы - не их насущные заботы, и им не дано так просто взять и покинуть город.

Заключительное самоувенчание Ореста с помощью легенды настолько важно для Сартра, что он забывает даже оговорит, почему же все-таки мухи, вопреки всему, покидают город вслед за несостоявшимся спасителем: он ведь решительно отмел раскаяние в отличие от сестры, от всех, кто остается. И, значит, не может служить добычей для мух - угрызений совести. “Погрешность” против логики невольно выдает ту душевную привязанность, которую Сартр питает к своему Оресту и которая уже раньше давала о себе знать подспудно, в самой стилистике “Мух”. Сопереживание это и в меланхолически проникновенной грусти прощания Ореста с юношеской беспечностью (недаром сам образ паутинок позже возникнет и в мемуарах Сартра “Слова”). Оно и в том, с каким почти физическим омерзением нагнетаются подробности аргосского запустения: загаженный мухами, измызганный деревянный болван на площади, идиот у его подножья, отбросы на мостовых - здесь все не книжно, не выдумка. Оно, особенно в той исступленной страсти, какой одержим Орест: во что бы то ни стало породниться с ускользающей от него родиной, вспороть “брюхо этим домам-святошам... врезаться в самую сердцевину этого города, как врезается топор в сердцевину дуба”. Сартр отправляется от пережитого ничуть не меньше, чем от философских построений, и жесткая конструкция мифа, служащая каркасом “Мух”, не сковывает, не заглушает ту лирическую стихию, которую питают подпочвенные родники исповеди. “Мухи” - первая и, пожалуй, самая лиричная из его пьес, и уже одно это подсказывает, что Орест если не зашифрованное “второе я” писателя, то, во всяком случае, доверенное лицо, непосредственно причастное к его биографии.

и вещая Кассандра, не погибла под жертвенным ножом юная Поликсена, не рыдает над развалинами Трои Гекуба, оплакивая мертвых детей и мужа. Троянской войны не будет, ибо великий Гектор, одержав полную победу над варварами, возвращается в родной город с одной мыслью - врата войны должны быть замкнуты навеки.

убеждения, будто мир принадлежит им. Пока Андромаха предается наивным надеждам, рок открывает глаза и потягивается - его шаги раздаются уже совсем близко, но никто не желает их слышать! На радостный возглас Андромахи, приветствующей мужа, Кассандра отвечает, что это и есть рок, а брату своему сообщает страшную весть - скоро у него родится сын. Гектор признается Андромахе, что раньше любил войну - но в последнем сражении, склонившись над трупом врага, вдруг узнал в нем себя и ужаснулся. Троя не станет воевать с греками ради Елены - Парис должен вернуть её во имя мира. Расспросив Париса, Гектор приходит к выводу, что ничего непоправимого не произошло: Елена была похищена во время купания в море, следовательно, Парис не обесчестил греческую землю и супружеский дом - поношению подверглось лишь тело Елены, но греки обладают способностью превращать в поэтическую легенду любой неприятный для них факт. Однако Парис отказывается вернуть Елену, ссылаясь на общественное мнение - вся Троя влюблена в эту прекрасную женщину. Дряхлые старцы карабкаются на крепостную стену, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. В истинности этих слов Гектор убеждается очень скоро: убеленный сединами Приам стыдит молодых троянских воинов, разучившихся ценить красоту, поэт Демокос призывает сложить гимны в её честь, ученый Геометр восклицает, что только благодаря Елене троянский пейзаж обрел совершенство и законченность. Одни лишь женщины горой стоят за мир: Гекуба пытается воззвать к здоровому патриотизму (любить блондинок неприлично!), а Андромаха превозносит радости охоты - пусть мужчины упражняются в доблести, убивая оленей и орлов. Пытаясь сломить сопротивление земляков и родни, Гектор обещает уговорить Елену - она конечно же согласится уехать ради спасения Трои. Начало беседы внушает Гектору надежду. Выясняется, что спартанская царица способна видеть только нечто яркое и запоминающееся: например, ей никогда не удавалось разглядеть своего мужа Менелая, зато Парис отлично смотрелся на фоне неба и был похож на мраморную статую - правда, в последнее время Елена стала видеть его хуже. Но это отнюдь не означает, будто она согласна уехать, поскольку ей никак не удается увидеть своего возвращения к Менелаю.

и темно-синее море? А видит ли она зарево пожарища над Троей? Кровавую битву? Обезображенный труп, влекомый колесницей? Уж не Парис ли это? Царица кивает: лица она разглядеть не может, зато узнает бриллиантовый перстень. А видит ли она Андромаху, оплакивающую Гектора? Елена не решается ответить, и взбешенный Гектор клянется убить её, если она не уедет - пусть все вокруг станет совершенно тусклым, но зато это будет мир. Тем временем к Гектору спешат один за другим гонцы с дурными известиями: жрецы не желают закрывать врата войны, поскольку внутренности жертвенных животных запрещают это делать, а народ волнуется, ибо греческие корабли подняли флаг на корме - тем самым Трое нанесено страшное оскорбление! Гектор с горечью говорит сестре, что за каждой одержанной им победой таится поражение: он покорил своей воле и Париса, и Приама, и Елену - а мир все равно ускользает. После его ухода Елена признается Кассандре в том, что не посмела сказать раньше: она отчетливо видела ярко-красное пятно на шейке сына Гектора. По просьбе Елены Кассандра вызывает Мир: он по-прежнему красив, но на него страшно смотреть - так он бледен и болен!

готовиться к новым сражениям: Трое выпала великая честь биться не с какими-то жалкими варварами, а с законодателями мод - греками. Отныне место в истории городу обеспечено, ибо война похожа на Елену - обе они прекрасны. К сожалению, Троя легкомысленно относится к этой ответственной роли - даже в национальном гимне воспеваются только мирные радости хлебопашцев. В свою очередь Геометр утверждает, что троянцы пренебрегают эпитетами и никак не научатся оскорблять своих врагов. Опровергая это утверждение, Гекуба яростно клеймит обоих идеологов, а войну сравнивает с уродливым и зловонным обезьяньим задом. Спор прерывается с появлением царя и Гектора, уже вразумившего жрецов. Но Демокос приготовил сюрприз: знаток международного права Бузирис авторитетно заявляет, что троянцы обязаны сами объявить войну, ибо греки расположили свой флот лицом к городу, а флаги вывесили на корме. Кроме того, в Трою ворвался буйный Аякс: он грозится убить Париса, но это оскорбление можно считать мелочью в сравнении с двумя другими. Гектор, прибегнув к прежней методе, предлагает Бузирису выбирать между каменным мешком и щедрой платой за труды, и в результате мудрый законовед меняет свое толкование: флаг на корме - это дань уважения мореплавателей к земледельцам, а построение лицом - знак душевной приязни. Гектор, одержавший очередную победу, возглашает, что честь Трои спасена. Обратившись с речью к павшим на поле брани, он взывает к их помощи - врата войны медленно закрываются, и маленькая Поликсена восхищается силой мертвецов. Появляется гонец с известием, что греческий посол Улисс сошел на берег. Демокос с отвращением затыкает уши - ужасная музыка греков оскорбляет слух троянцев! Гектор приказывает принять Улисса с царскими почестями, и в этот момент появляется подвыпивший Аякс. Пытаясь вывести из себя Гектора, он поносит его последними словами, а затем бьет по лицу. Гектор сносит это стоически, но Демокос поднимает страшный крик - и теперь уже Гектор дает ему пощечину. Восхищенный Аякс немедленно проникается к Гектору дружескими чувствами и обещает уладить все недоразумения - разумеется, при условии, что троянцы отдадут Елену.

Европе о троянцах сложилось иное мнение, но теперь все будут знать, что сыновья Приама ничего не стоят как мужчины. Возмущению народа нет предела, и один из троянских матросов расписывает в красках, чем занимались Парис с Еленой на корабле. В этот момент с неба спускается вестница Ирида, дабы возвестить троянцам и грекам волю богов. Афродита приказывает не разлучать Елену с Парисом, иначе будет война. Паллада же велит немедленно разлучить их, иначе будет война. А владыка Олимпа Зевс требует разлучить их, не разлучая: Улисс с Гектором должны, оставшись с глазу на глаз, разрешить эту дилемму - иначе будет война. Гектор честно признается, что в словесном поединке у него шансов нет. Улисс отвечает, что не хочет воевать ради Елены - но чего желает сама война? Судя по всему, Греция и Троя избраны роком для смертельной схватки - однако Улисс, будучи любопытен от природы, готов пойти наперекор судьбе. Он согласен забрать Елену, но путь до корабля очень долог - кто знает, что произойдет за эти несколько минут? Улисс уходит, и тут появляется вдребезги пьяный Аякс: не слушая никаких увещеваний, он пытается поцеловать Андромаху, которая нравится ему куда больше, чем Елена. Гектор уже замахивается копьем, но грек все же отступает - и тут врывается Демокос с воплем, что троянцев предали. Всего лишь на одно мгновение выдержка изменяет Гектору. Он убивает Демокоса, но тот успевает крикнуть, что стал жертвой буйного Аякса. Разъяренную толпу уже ничем нельзя остановить, и врата войны медленно открываются - за ними Елена целуется с Троилом. Кассандра возвещает, что троянский поэт мертв - отныне слово принадлежит поэту греческому.