К ней применимы все эпитеты — яркая, незабываемая, талантливая, пустая, надменная, скандальная… Может быть, именно за это «сопряжение несопряжимого» и любили Аполлинарию Суслову два русских гения — Федор Достоевский и Василий Розанов.

К ней применимы все эпитеты — яркая, незабываемая, талантливая, пустая, надменная, скандальная… Может быть, именно за это «сопряжение несопряжимого» и любили Аполлинарию Суслову два русских гения — Федор Достоевский и Василий Розанов? Но такая любовь принесла им лишь страдания. Впрочем, и сама она от этих страстей ничего не выиграла, видимо, умела лишь разрушать, искусство созидать было не для нее.
Ослеплена гением

ЕЕ ОТЕЦ, Прокофий Суслов, начал жизнь крепостным крестьянином графов Шереметевых, а затем выбился в купцы и фабриканты. Дочерям Аполлинарии и Надежде он решил дать настоящее образование. Надежда стала первой русской женщиной-врачом, а Аполлинария…

Сначала она училась в пансионе благородных девиц, потом семья Сусловых перебралась в Петербург, и здесь девушка стала посещать лекции в университете. Сразу попала в водоворот студенческого движения: политическая борьба, демонстрации. В 1861 году Аполлинария Суслова впервые услышала Достоевского. Ему было сорок, ей двадцать один. Он — маститый писатель, его лекции имеют успех у молодежи.

Любопытен портрет Сусловой той поры в воспоминаниях дочери писателя — Любови Федоровны Достоевской: «Полина приехала из русской провинции, где у нее были богатые родственники, посылавшие ей достаточно денег для того, чтобы удобно жить в Петербурге.

Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены. Однако она усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе… Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала с ними, аплодировала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь… Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви.

Это письмо было найдено в бумагах отца, оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины…»

Объективна ли была дочь писателя, судить не нам. Но то, что у Достоевского и молодой студентки завязался роман, известно доподлинно. Переписка. Тайные встречи. Литературная помощь. В семейном журнале братьев Достоевских «Время» появляется повесть Сусловой — слабая, претенциозная…

Их отношения можно было охарактеризовать как любовь-ненависть. От Аполлинарии Федор Михайлович постоянно слышал упреки, требования развестись со «своей чахоточной женой». Потом Достоевский напишет: «Аполлинария — больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».
Крайние средства

ПОСЛЕ очередной ссоры вместо запланированной совместной поездки в Европу Суслова отправилась в Париж одна. Достоевский приехал во Францию чуть позже… Аполлинария даже и не ждала его. У нее появился некий господин из тех, кто нравился женщинам. Вот как вспоминает Любовь Федоровна Достоевская о дальнейшем развитии событий: «Весной Полина написала отцу из Парижа и сообщила о неудачном окончании ее романа. Французский возлюбленный обманул, но у нее не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой — излюбленная угроза русских женщин.

Напуганный отец наконец поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный нож, заявила, что ее возлюбленный — подлец, она хочет вонзить ему этот нож в глотку и сейчас направляется к нему, но сначала хотела еще раз увидеть моего отца…

Я не знаю, позволил ли Федор Михайлович себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась, это было именно то, чего она хотела».

«Я до сих пор ее люблю…»

ПОСЛЕ смерти первой жены Достоевский предложил Сусловой выйти за него, но она отказалась. Их отношения продолжали оставаться нервными, неясными, мучительными прежде всего для Федора Михайловича. Для Сусловой Достоевский был не великий писатель, а всего лишь поклонник, книг его она почти не читала, так что весь богатейший внутренний мир Федора Михайловича для нее словно и не существовал. И когда Достоевский написал Аполлинарии в одном из писем: «О милая, я не к дешевому необходимому счастью приглашаю тебя…», для нее это были лишь слова, скользнувшие мимо ушей.

А услышала те слова молодая стенографистка Анна Сниткина: она была согласна на любое приглашение, к любому счастью — лишь бы с Достоевским. Сниткина готова была раствориться в нем, пожертвовать себя ему. А Аполлинария жаждала отнюдь не покорного служения гению, но личной свободы…

После окончания романа с Достоевским Суслова сожгла многие компрометирующие ее бумаги, в том числе и письма к ней писателя. Тайны их бурных и необычных отношений так и канули в историю, оставив исследователям только догадки и предположения.

Ну а критики не раз находили черты Сусловой в некоторых образах великого классика — Полины («Игрок»), Настасьи Филипповны («Идиот»), Катерины и Грушеньки («Братья Карамазовы»). Уже расставшись с Аполлинарией, Достоевский напишет: «Я люблю ее до сих пор, очень люблю, но уже не хотел бы любить ее».
«Вы насмехались надо мной…»

КОГДА Василий Розанов познакомился с Сусловой, он был еще гимназистом, ей — далеко за тридцать. Розанов знал, что Аполлинария была любовницей самого Достоевского, и для него, отчаянного поклонника великого писателя, одного этого уже было достаточно, чтобы проявить к ней интерес. В дневнике Розанова есть короткая запись: «Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Суслова меня любит, и я ее очень люблю. Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин…» 11 ноября 1880 года Розанов получил свидетельство: «От ректора Императорского Московского Университета студенту 3-го курса историко-филологического факультета Василию Розанову в том, что к вступлению его в законный брак со стороны университета препятствий нет». Невесте — 40 лет, жениху — 24.

Может, благодаря Сусловой Розанов и стал знаменитым Розановым, одним из самых оригинальных и парадоксальных русских мыслителей. Но из-за разницы в возрасте и взбалмошного характера Аполлинарии их семейная жизнь постепенно становилась кошмаром. Она не только пилила своего молодого мужа, но и устраивала ему дикие сцены ревности с «публичным мордобитием». И все это шло параллельно с ее собственными «вольностями», флиртом и интрижками с молодыми друзьями мужа. Розанов, безусловно, страдал от выходок своей жены.

Как утверждает в своих воспоминаниях дочь Розанова, Татьяна, «Суслова насмехалась над ним, говоря, что он пишет какие-то глупые книги, очень оскорбляла, а в конце концов бросила его. Это был большой скандал в маленьком провинциальном городе».

Суслова дважды уходила от Розанова. Как ни странно, он все ей прощал и просил вернуться обратно. В одном из писем 1890 года Розанов писал Сусловой: «…Вы рядились в шелковые платья и разбрасывали подарки на право и лево, чтобы создать себе репутацию богатой женщины, не понимая, что этой репутацией Вы гнули меня к земле. Все видели разницу наших возрастов, и всем Вы жаловались, что я подлый развратник, что же могли они думать иное, кроме того, что я женился на деньгах, и мысль эту я нес все 7 лет молча… Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом».

Но, с другой стороны, не желал ли он сам видеть в ней одну из любимых своих героинь Достоевского? В таком случае кто из этих героинь устраивал ему дикие сцены, унижал, изменял, тиранил? Они у Достоевского все как на подбор… Розанов держался недолго. Ему посчастливилось повстречать другую женщину, свою будущую жену Варвару Дмитриевну.
***

ЦЕЛЫХ 20 лет Аполлинария не давала Розанову развода, обрекая новую семью на дополнительные трудности и страдания. И страдала сама. Умерла Суслова в 1918 году в возрасте 78 лет. Через год скончался и Розанов. Незадолго до смерти он вспомнил об Аполлинарии: «С ней было трудно, но ее было невозможно забыть».

Многие историки пишут, что этой женщиной была прожита пустая и бездарная жизнь, что она не оставила после себя ни доброй памяти, ни детей. И это чистая правда. Но есть и другая правда: эту странную женщину любили два гения земли Русской — Достоевский и Розанов.

Оригинал записи и комментарии на

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

фотография 1867 года фотография 1867 года
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место рождения:	село Панино, Горбатовский уезд, Нижегородская губерния
Гражданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке

Аполлина́рия Проко́фьевна Су́слова ( -) - возлюбленная Ф. М. Достоевского ( -) и жена В. В. Розанова ( -). Сестра Надежды Сусловой .

Роман с Достоевским

«Полина приехала из русской провинции, где у неё были богатые родственники, посылавшие ей достаточно денег для того, чтобы удобно жить в Петербурге. Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены. Однако она усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе… Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала с ними, аплодировала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь… Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви. Это письмо было найдено в бумагах отца, оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины…»

Свидетельство дочери Достоевского в первой своей части является заведомой неправдой. Суслова вообще не могла быть студенткой: в 60-х гг. XIX века в России попросту не существовало высшего женского образования. Женщины могли появляться на лекциях только в качестве вольнослушательниц, причём университетское начальство смотрело на это неодобрительно, а о претензии на допуск к экзаменам не могло быть и речи (см. историю Высших женских курсов). Активное участие Сусловой в студенческой жизни было возможно только в амплуа возлюбленной какого-нибудь революционно настроенного студента (но свидетельств такого рода нет). Что касается истории знакомства Сусловой и Достоевского, то версия дочери писателя представляется вполне правдоподобной.

Вскоре у Достоевского и его поклонницы завязался роман. Понятно, что писателю трудно было отказывать возлюбленной в её невинных просьбах: так, например, её повесть «Покуда», довольно слабая и претенциозная, всё-таки была напечатана в журнале братьев Достоевских «Время». Дальнейшие отношения Сусловой и Достоевского можно охарактеризовать как «любовь-ненависть». Фёдор Михайлович постоянно слышал от Аполлинарии упрёки, требования развестись со «своей чахоточной женой». Потом Достоевский напишет:

«Аполлинария - больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».

После очередной ссоры, вместо запланированной совместной поездки в Европу , Аполлинария Суслова отправилась в Париж одна. Ф. М. Достоевский приехал во Францию чуть позже… Аполлинария уже не ждала его; у неё появился новый знакомый-француз. Вот как пишет Любовь Федоровна Достоевская о дальнейшем развитии событий:

«Весной Полина написала отцу из Парижа и сообщила о неудачном окончании её романа. Французский возлюбленный обманул, но у неё не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой - излюбленная угроза русских женщин. Напуганный отец наконец поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный нож, заявила, что её возлюбленный - подлец, она хочет вонзить ему этот нож в глотку и сейчас направляется к нему, но сначала хотела ещё раз увидеть моего отца… Я не знаю, позволил ли Фёдор Михайлович себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась, это было именно то, чего она хотела».

После смерти первой жены Ф. М. Достоевский предложил Аполлинарии Сусловой выйти за него, но она отказалась. Их отношения продолжали оставаться нервными, неясными, мучительными прежде всего для Фёдора Михайловича. Некоторые полагают, что для Сусловой Достоевский был не великий писатель , а всего лишь поклонник ; утверждают даже, что и книг его она почти не читала, а потому-де весь богатый внутренний мир Фёдора Михайловича для неё словно и не существовал. И когда Достоевский написал Аполлинарии в одном из писем: «О милая, я не к дешевому необходимому счастью приглашаю тебя…», для неё это были лишь слова.

Совсем по-другому отнеслась к предложению Ф. М. Достоевского молодая стенографистка Анна Сниткина : она была согласна на любое приглашение, к любому счастью - лишь бы с Фёдором Михайловичем. Анна Сниткина готова была раствориться в нём, пожертвовать себя ему. Аполлинария, напротив, жаждала отнюдь не покорного служения гению , но личной свободы…

После окончания романа с Ф. М. Достоевским Аполлинария Суслова сожгла многие компрометирующие её бумаги, в том числе и письма к ней писателя. Тайны их бурных и необычных отношений так и канули в историю, оставив исследователям только догадки и предположения. Критики не раз находили черты Сусловой в некоторых образах великого классика - Полины («Игрок»), Настасьи Филипповны («Идиот»), Катерины и Грушеньки («Братья Карамазовы»). Уже расставшись с Аполлинарией, Достоевский напишет: «Я люблю её до сих пор, очень люблю, но уже не хотел бы любить её».

Брак с Василием Розановым

Когда Василий Розанов познакомился с Аполлинарией Сусловой, он был ещё гимназистом , ей было далеко за тридцать. В.В. Розанову было известно, что Аполлинария была любовницей самого Ф.М. Достоевского, и для него, отчаянного поклонника великого писателя, одного этого уже было достаточно, чтобы проявить к ней интерес. В дневнике Розанова есть короткая запись: «Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Суслова меня любит, и я её очень люблю. Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин…»

11 ноября года Розанов получил свидетельство: «От ректора Императорского Московского Университета студенту 3-го курса историко-филологического факультета Василию Розанову в том, что к вступлению его в законный брак со стороны университета препятствий нет». Невесте на тот момент исполнилось 40 лет, жениху - 24.

Из-за разницы в возрасте и взбалмошного характера Аполлинарии семейная жизнь с В. Розановым постепенно становилась кошмаром. Она устраивала мужу публичные сцены ревности и одновременно флиртовала с его друзьями. В.В. Розанов, безусловно, очень страдал. Как утверждает в своих воспоминаниях дочь В.В. Розанова, Татьяна, «Суслова насмехалась над ним, говоря, что он пишет какие-то глупые книги, очень оскорбляла, а в конце концов бросила его. Это был большой скандал в маленьком провинциальном городе».

Аполлинария Суслова дважды уходила от Василия Розанова. Как ни странно, он все ей прощал и просил вернуться обратно. В одном из писем года В.В. Розанов писал ей:

«…Вы рядились в шелковые платья и разбрасывали подарки на право и лево, чтобы создать себе репутацию богатой женщины, не понимая, что этой репутацией Вы гнули меня к земле. Все видели разницу наших возрастов, и всем Вы жаловались, что я подлый развратник, что же могли они думать иное, кроме того, что я женился на деньгах, и мысль эту я нес все 7 лет молча… Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом».

Когда В.В. Розанову посчастливилось повстречать другую женщину, свою будущую жену Варвару Дмитриевну, Аполлинария не давала Розанову развода 20 лет, обрекая новую семью на дополнительные трудности и страдания.

Смерть

Аполлинария Суслова скончалась в возрасте 78 лет в году (в год смерти жены Достоевского). Через год не стало и В.В. Розанова. Незадолго до смерти Розанов вспомнил об Аполлинарии: «С ней было трудно, но её было невозможно забыть».

Напишите отзыв о статье "Суслова, Аполлинария Прокофьевна"

Примечания

Литература

• Суслова А. П. Чужая и свой: Дневник, повесть, письма. - Минск: Універсітэцкае, 1994. - 152 с.
• Сараскина Л. И. Возлюбленная Достоевского. Аполлинария Суслова: биография в документах, письмах, материалах. - М.: Согласие, 1994. - 456 с.

Отрывок, характеризующий Суслова, Аполлинария Прокофьевна

Помнишь, я говорил тебе, что однажды Магдалина посвятила самых близких Рыцарей Храма в тайну Ключа Богов? – Я кивнула. – Но тогда ещё, к сожалению, никто из Рыцарей Храма не знал, что один из них с самого начала являлся ставленником «тёмных»... правда сам об этом даже не подозревая.
– Но как же такое возможно, Север?!. – искренне возмутилась я. – Разве может не чувствовать человек, делая плохое?
– Ты ведь не можешь воевать с тем, чего ты не видишь или не понимаешь, не так ли, Изидора? – Не обращая внимания на моё возмущение, спокойно продолжил Север. – Вот так и он – он не видел и не чувствовал того, что внедрили когда-то в его мозг «тёмные», выбрав именно его своей беспомощной «жертвой». И вот, когда нужное для «тёмных» время пришло, «заказ» чётко сработал, несмотря на чувства или убеждения захваченного человека.
– Но ведь они были такими сильными, Рыцари Храма! Как же кто-то смог внедрить в них что-либо?!..
– Видишь ли, Изидора, сильным и умным быть не всегда достаточно. Иногда «тёмные» находят что-то такое, чего у намеченной жертвы просто не существует. И она, эта жертва, честно живёт до поры до времени, пока не срабатывает внедрённая в неё гадость, и пока человек не становится послушной куклой в руках «Думающих Тёмных». И даже тогда, когда внедрение срабатывает, бедная «жертва» не имеет о случившемся ни малейшего понимания... Это ужасный конец, Изидора. И я даже врагам такого не пожелал бы...
– Значит, что же – этот рыцарь не знал, какое страшное зло он сотворил с остальными?
Север отрицательно покачал головой.
– Нет, мой друг, он не знал до самой последней своей минуты. Он так и умер, веря, что прожил хорошую и добрую жизнь. И никогда не сумел понять, за что его друзья отвернулись от него, и за что он был изгнан ими из Окситании. Как бы они ни старались ему это объяснить... Желаешь ли услышать, как произошло это предательство, мой друг?
Я лишь кивнула. И Север терпеливо продолжил свою потрясающую историю...
– Когда церковь через того же рыцаря узнала, что Магдалина так же является ещё и Хранителем Умного Кристалла, у «святых отцов» возникло непреодолимое желание получить в свои руки эту удивительную силу. Ну и, естественно, желание уничтожить Золотую Марию умножилось в тысячи раз.
По великолепно рассчитанному «святыми отцами» плану, в день, кода должна была погибнуть Магдалина, предавшему её рыцарю в руки было вручено от посланника церкви письмо, якобы написанное самой Магдалиной. В этом злосчастном «послании» Магдалина «заклинала» первых Рыцарей Храма (своих самых близких друзей) никогда не пользоваться более оружием (даже при защите!), так же как и никаким другим, известным им способом, который мог бы отнять чью-то чужую жизнь. Иначе, – говорилось в письме, – при непослушании, Рыцари Храма потеряют Ключ Богов... так как окажутся его недостойными.

Это был абсурд!!! Это было самое лживое послание, которое им когда-либо приходилось слышать! Но Магдалины с ними уже не было... И никто не мог её более ни о чём спросить.
– Но разве они не могли после смерти с нею общаться, Север? – удивилась я. – Ведь насколько я знаю, многие Маги могут общаться с умершими?
– Не многие, Изидора... Многие могут видеть сущности после смерти, но не многие могут их точно слышать. Только один из друзей Магдалины мог с ней свободно общаться. Но именно он погиб всего через несколько дней после её смерти. Она приходила к ним сущностью, надеясь, что они увидят её и поймут... Она приносила им меч, стараясь показать, что должны бороться.
Какое-то время мнения Совершенных перевешивали то в одну, то в другую сторону. Их было теперь намного больше, и хотя остальные (ново пришедшие) никогда не слышали о Ключе Богов, «письмо Магдалины», по справедливости, было оглашено и им, пропуская не предназначавшиеся их уху строки.
Некоторые новые Совершенные, хотевшие жить поспокойнее, предпочитали верить «письму» Марии. Те же, которые сердцем и душой были преданы ей и Радомиру, не могли поверить в такую дикую ложь... Но и они так же боялись, что, ошибись в своём решении, и Ключ Богов, о котором они знали очень мало, мог просто исчезнуть. Тяжесть доверенного им Долга давила на их умы и сердца, рождая в них на какое-то время шаткую неуверенность и сомнения… Рыцари Храма, скрепя сердца, искренне пытались как-то принять это странное «послание». Тем более, что оно якобы являлось последним посланием, последней просьбой их Золотой Марии. И какой бы странной эта просьба ни казалась, они обязаны были ей подчиняться. Хотя бы самые ей близкие Храмовники... Как подчинились они когда-то последней просьбе Радомира. Ключ Богов теперь оставался с ними. И они отвечали за его сохранность своими жизнями... Но именно им, первым Рыцарям Храма, и было всего трудней – они слишком хорошо знали и помнили – Радомир был Воином, так же, как была воином и Мария. И ничто на свете не могло заставить их отвернуться от их изначальной Веры. Ничто не могло заставить забыть заповеди настоящих Катар.
И первые Рыцари Храма, со многими ново пришедшими Храмовиками, решили не сдаваться...
Даже понимая, что, возможно, они идут против последней воли Золотой Марии, они всё же не могли так просто сдать оружие, когда каких-то пятнадцать лет спустя после смерти Магдалины, армия церкви послала своих верных слуг навсегда «усмирить» Катар... Стереть их с лица Окситании, чтобы никогда не прорастали более новые побеги их светлой Веры, чтобы не помнили более на Земле их Древнего и Чистого Знания...
Но число Рыцарей Храма было слишком малым по сравнению с заказной «армией дьявола», и Тамплиеры гибли сотнями, идя против десятков тысяч...
Они искренне верили в своих преданных сердцах, что не предают Марию. Они верили, что правы, несмотря на наказы друзей, несмотря на давление со стороны «новых» катар. Но вскоре Рыцарей Храма почти не осталось. Как не осталось более в Окситании и настоящих Катар...
Ну, а позже, почти никто уже и не помнил, что когда-то, пока жила Золотая Мария, это Учение было совершенно другим... Было сильным, воинственным и гордым.
У меня на душе было муторно и зябко. Неужели кто-то, бывший с Марией столько лет, смог под конец так страшно предать её?..
– Скажи, Север, можешь ли ты мне подробнее рассказать момент предательства? Я не могу ни сердцем, ни душой понять этого. И даже мой мозг этого не принимает...

Суслова Аполлинария Прокофьевна

(род. в 1839 г. - ум. в 1918 г.)

Возлюбленная писателя Ф. Достоевского и жена философа В. Розанова. Эта женщина - феномен патологического эгоизма и изощренного садизма по отношению к своим близким. Всю свою жизнь она причиняла окружающим боль и унижения. Однако было что-то, что как магнитом удерживало одаренных людей вблизи нее, что побуждало их называть ее своей любимой.

На одном из студенческих вечеров бывший каторжник, а ныне популярный писатель Федор Михайлович Достоевский читал главы своего романа «Записки из Мертвого дома». После выступления к нему подошла стройная молодая девушка. Это была 22-летняя слушательница Петербургского университета Аполлинария Суслова. В ее низком, несколько медлительном голосе и во всем внешнем облике чувствовалось странное соединение силы и женственности.

По происхождению Аполлинария была крестьянкой. Она родилась в 1839 г. в селе Панино Нижегородской губернии в семье Прокофия Суслова, бывшего крепостного, ставшего благодаря своей расторопности управляющим имениями графов Шереметевых. В шестидесятых годах он переехал в Петербург, стал зажиточным купцом, а потом и собственником фабрики в Иваново-Вознесенске. Дочерям он дал отличное воспитание: сначала они учились языкам и манерам в московском частном пансионе, а затем уехали в Петербург. Аполлинария поступила в университет, а Надежда - в Военно-Хирургическую академию. Впоследствии Надежда стала первой женщиной-врачом в России и сыграла значительную роль в истории высшего женского образования.

Дочь Достоевского утверждает, будто Суслова, девица страстная и смелая, написала своему кумиру «простое, наивное и поэтическое письмо - объяснение в любви», которое и положило начало их отношениям.

Относительно существования письма Аполлинарии достоверных свидетельств нет. Зато сохранился очерк Сусловой «Покуда», опубликованный в 1861 г. в журнале «Время», редактором которого был Ф. Достоевский. Рассказ слабый и малооригинальный, не отличающийся никакими художественными достоинствами. Вообще природа не дала Аполлинарии писательского таланта, но зато не обидела в другом. «Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в узел завязать и перегнуть надвое… Волосы с рыжим оттенком. Глаза настоящие кошачьи, но как гордо и высокомерно умеет она ими смотреть». Такой видит ее Достоевский глазами главного героя романа «Игрок» Алексея Ивановича. Он готов по первому ее требованию шагнуть в пропасть или - для чего требуется еще большая отвага - стать посмешищем целого города. «Ведь она и других с ума сводит», - лепечет Алексей Иванович в свое оправдание, и это - чистая правда.

Суслова «действительно была великолепна, я знаю, что люди были совершенно ею покорены, пленены». Это свидетельствует не герой романа и даже не его автор, а философ Василий Розанов, один из тех, кто был до такой степени ею «пленен совершенно», что предложил выйти за него замуж. В то время, когда его будущая жена обнималась с Достоевским, ему было пять лет от роду, и кто бы мог подумать, что два десятилетия спустя между ним и любовницей знаменитого писателя будут столь близкие отношения.

«Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее». Слова эти вырвались у Ф. Достоевского в апреле 1865 г., но он мог повторить их и пять и десять лет спустя, когда писал с нее своих героинь, - писал, откровенно любуясь ими, восхищаясь и ужасаясь.

Черты Сусловой присущи целому ряду женщин из его романов: Дуне, сестре Раскольникова («Преступление и наказание»), Настасье Филипповне и Аглае («Идиот»), Ахмаковой («Подросток»), героине «Вечного мужа», Лизе («Бесы»), Катерине («Братья Карамазовы») и конечно же Полине из «Игрока». Уже один этот перечень показывает, до чего Аполлинария «пронзила» Достоевского. Но возникает вопрос: оттого ли персонажи его романов похожи на Суслову, что сердце его было занято ею, или же он полюбил ее за соответствие тому типу женщины, которое создала его творческая фантазия? Описывал ли он в своих произведениях собственную биографию или в жизни выбирал тех, кто походил на героинь его романов, воплощая его мечты и тайные стремления? Но ответить полностью на эти вопросы - значит разрешить одну из самых сложных и противоречивых проблем психологии творчества великого писателя.

В Аполлинарии очень резко выступали те стороны ее характера, которые Достоевский вообще считал ключевыми для объяснения человеческой природы: она совмещала в себе самые противоречивые наклонности. Ее темперамент одинаково проявлялся и в любви и в ненависти. Суслова быстро увлекалась, строила идеальные образы - и резко разочаровывалась. А так как она не умела прощать и не знала снисхождения, это разочарование немедленно превращалось в иронию и беспощадность, в гнев и жестокость. Аполлинария сама порою от этого страдала, ее требования к жизни и людям фатально обрекали ее на поражения и удары, и это бросало трагическую тень на все ее существование - Достоевский это чувствовал и еще больше любил ее. Он порою, точно в зеркало, вглядывался в эту молодую девушку: в ней самой волновалось то, что он пытался вложить в свои романы, и в ней было больше «достоевщины», чем в ряде его героев и героинь.

Итак, осенью 1861 г. весьма требовательный редактор Ф. Достоевский напечатал в своем журнале посредственный очерк не известной никому сочинительницы. Объяснение этому удивительному событию следует искать в особых отношениях редактора и молодой дебютантки. Это первая документально зафиксированная веха в истории их связи. Дальше подобных вех будет множество, их роман растянется надолго, но главные его события произошли в течение последующих двух лет.

Судя по разным указаниям в дневнике и письмах Сусловой, Достоевский был ее первым мужчиной и первым сильным увлечением. Она потом рассказывала за границей мало знавшим ее людям, что до 23 лет никого не любила и что ее первая любовь была отдана сорокалетнему человеку: на внешность и возраст она внимания не обращала. Аполлинария, как и все ее революционно настроенное окружение, не видела ничего дурного в свободе тела, и если она оставалась девушкой до знакомства с Достоевским, то причиной этому были не моральные запреты, а отсутствие того, кого она могла бы полюбить. А раз она полюбила, никакого вопроса о физическом сближении для нее не существовало: оно в ее глазах было нормально и естественно, и она отдалась «не спрашивая, не рассчитывая». Суслова видела в Достоевском писателя, известность которого все увеличивалась, она чувствовала огромный моральный и умственный размах его произведений. Весь ее подспудный идеализм, вся романтика «нигилистки», скрывавшей мечты под маской холодного рационализма, неудержимо влекли ее к этому некрасивому и больному мужчине.

Для Ф. М. Достоевского это были годы, когда умирала его тяжело болевшая жена Мария Дмитриевна, когда главной его заботой был журнал «Время», неожиданно запрещенный правительством. По этой причине ему пришлось отложить запланированный отъезд с Аполлинарией за границу. Она уехала одна и в письмах звала его в свои объятия. Однако прошло совсем немного времени и писем вдруг не стало.

Он сумел вырваться в Париж через три месяца разлуки, обеспокоенный ее долгим молчанием. Но это не помешало ему задержаться еще на несколько дней в Висбадене, чтобы попытать счастья, играя в рулетку. Как могло случиться такое - ведь все мысли его были о любимой? А вот как: «…с самой той минуты, как я дотронулся… до игорного стола и стал загребать пачки денег, моя любовь отступила как бы на второй план», - говорит Достоевский устами «игрока» Алексея Ивановича.

Но вот три дня прошли, страсть утолена, выигрыш в пять тысяч франков (а то был редкий случай, когда фортуна отнеслась к нему благосклонно) распределен между умирающей в Петербурге женой и ждущей его в пансионе на берегу Сены любовницей. Он двинулся дальше, вновь беспокоясь об отсутствии почты.

Письмо ждало его в Париже: «Ты едешь немножко поздно… Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию, даже начала учиться итальянскому языку: все изменилось в несколько дней. (Сперва она написала „в неделю“, потом зачеркнула). Ты как-то говорил мне, что я не могу скоро отдать свое сердце. Я его отдала по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят… Не подумай, что я порицаю себя. Я хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый».

Самое, пожалуй, впечатляющее тут - это слова: «Не подумай, что я порицаю себя». Она совершила явную глупость, отдала сердце какому-то проходимцу, но совершенно не винит себя в этом.

Какой нашел ее Достоевский в Париже? «Лицо ее было очень бледно, беспокойство и тоска сказывались на нем, смущение и робость были в каждом движении, но в мягких и кротких чертах проглядывала несокрушимая сила и страсть». Это не портрет, это - автопортрет Сусловой в ее автобиографической повести «Чужая и свой», фрагменты которой она дословно переписала из своего дневника. Из этой характеристики следует, что Аполлинария знала себе цену. В одном месте она описывает мимоходом «свой стройный величавый стан», в другом упоминает о краске стыдливости, что подступила к «благородному челу», в третьем роняет вскользь, что на лице ее лежала «не всем видимая, но глубокая печать того рокового фанатизма, которым отличаются лица мадонн и христианских мучениц». Позже В. Розанов, хорошо изучивший собственную супругу, конкретизирует ее «мученический» облик, назвав Аполлинарию «хлыстовской богородицей поморского согласия».

Бурное выяснение отношений Достоевского и Сусловой закончилось тем, что отвергнутый любовник смирился со своей участью и на правах друга, который ни на что больше не претендует и не надеется, предложил сопровождать ее в поездке по Италии. В этом путешествии Аполлинария помыкала им как хотела.

«Я действительно готов за нее голову мою положить», - обреченно признается Достоевский устами Алексея Ивановича. «Если бы даже она и не любила меня нисколько, все-таки нельзя бы, кажется, так топтать мои чувства и с таким пренебрежением принимать мои признания… Ей было приятно, выслушав и раздражив меня до боли, вдруг меня огорошить какою-нибудь выходкою величайшего презрения и невнимания». Сказано это о героине романа «Игрок» Полине, которая временами смотрела на Алексея Ивановича «с выражением бесконечной ненависти», но бесспорно относится к реальной Полине - Аполлинарии.

Быть может, Достоевский стал жертвой собственной мнительности? Увы… «Мне говорят о Федоре Михайловиче. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания». Суслова имеет в виду не эту совместную заграничную поездку, а период их свиданий в Петербурге, когда он встречался с ней тайком от жены.

Ослепленная первой любовью, которая, по ее словам, была «красива, даже грандиозна», она ни на что не обращала внимания, но замечала все. Она упрекает Достоевского в том, что он относится к их связи с известной долей рационализма, встречаясь с ней «по расписанию», не хочет ради нее развестись с больной женой и вообще всячески унижает, обращаясь с ней, как с обыкновенной любовницей. Аполлинария отыгралась в полной мере, когда пришел ее черед. «Бывали минуты (а именно каждый раз при конце наших разговоров), что я отдал бы полжизни, чтоб задушить ее!» - говорит Алексей Иванович.

Сам Достоевский более сдержан в своих откровениях: «Аполлинария - большая эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт… Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно… Она меня третировала всегда свысока».

Его колют, упрекают, третируют, но автор «Униженных и оскорбленных» не покидает свою мучительницу. Почему? Уж не находит ли он во всем этом, как и герой его «Записок из подполья», «своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения». Достоевский писал «Записки из подполья» сразу после путешествия с Аполлинарией, где он имел возможность в полной мере испытать «наслаждение… от слишком яркого сознания своего унижения».

«Хлыстовская богородица» не видела удовольствия в подобных отношениях. Он же так их ценил, что, встретившись с Аполлинарией после двухлетней разлуки, несколько раз делал ей предложение. «Он давно предлагает мне руку и сердце и только сердит меня этим», - записала Суслова в своем дневнике. Она не только отклонила все его предложения о замужестве, но после трех лет любви, измен, ссор и примирений объявила, что им пора расстаться, ибо никакого общего будущего у них быть не может.

Весной 1866 г. Аполлинария уехала к брату в деревню. Она и Достоевский простились, отлично зная, что пути их больше не пересекутся. Дочь Достоевского утверждала, что однажды в конце семидесятых годов они встретились, но он демонстративно не узнал ее. Возможно, все было не так, и Достоевский просто не сразу ее узнал, но этого было достаточно, чтобы Суслова смертельно обиделась. Вообще весь этот случай маловероятен, так как сложно представить себе, что Федор Михайлович мог забыть или не узнать той, кого он три года любил трудной, восторженной и большой любовью; той, которая оставила жгучий след в его душе. Десять лет разлуки не могли изгладить из памяти ее образ. Он вздрагивал, когда при нем упоминали ее имя; он переписывался с нею, скрывая это от молодой жены; он неизменно возвращался к описанию ее в своих произведениях; он до самой смерти пронес воспоминание о ее ласках и ее ударах. В глубине своего сердца он навсегда остался верен своей обольстительной, жестокой и неверной подруге.

Как считала Аполлинария, возвращение из-за границы должно было круто изменить ее судьбу, она хотела вырваться из тины пошлости, которая засасывала ее в Европе. В Петербурге она нанесла окончательный удар по прошлому, порвав с Достоевским, от которого, по ее мнению, и пошли все беды. Теперь она была свободна и могла начать новую жизнь. Но свобода принесла ей мало радости.

Поначалу она занялась общественной деятельностью и воплотила свою давнюю мечту о просвещении простого народа. Сдав экзамен на звание учительницы в 1868 г., она поселилась в селе Иваново Владимирской губернии и открыла школу для крестьянских детей. Об этом немедленно стало известно в Петербурге: «революционерка» Суслова находилась под надзором полиции и у нее неоднократно производились обыски. Во время одного из таких обысков она уничтожила все письма Достоевского к ней, выбросив их в уборную.

Школу через два месяца закрыли. В архиве Третьего отделения сохранилась запись, что Аполлинария Суслова «известна за одну из первых нигилисток, открыто заявлявших свое учение, и за границей имела близкие сношения с лицами, враждебными правительству». Кроме этого, жандармы обвиняли ее в том, что она носит синие очки, коротко стриженные волосы, в суждениях слишком свободна и не ходит в церковь.

Одно время Суслова занималась литературным трудом. О личной жизни ее ничего не известно. В 1872 г. поборница женской эмансипации появилась в Петербурге на только что открытых курсах Терье - первом женском высшем учебном заведении в России. Одетая в темное, серьезная и сосредоточенная, она обращала на себя внимание и привлекала взгляды своей таинственностью. Но курсов она не окончила: наука, по-видимому, надоела ей так же быстро, как и все остальное.

Некоторое время Аполлинария жила у брата в Тамбовской губернии, часто разъезжала по стране, но чем занималась - неизвестно. В конце семидесятых годов она встретила в Петербурге 24-летнего провинциального учителя Василия Васильевича Розанова, будущего журналиста, писателя и философа. Она вышла за него замуж в 1880 г., еще при жизни Достоевского, которого ее новый муж боготворил. Впоследствии в своих произведениях он объявлял себя его учеником. Брак с бывшей возлюбленной учителя имел для Розанова ритуальный характер. Сама мысль о том, что он будет спать с той самой женщиной, с которой когда-то жил Достоевский, приводила его в мистически-чувственный восторг. Аполлинария была старше его на 16 лет, но «сохранила черты былой, поразительной красоты», чем и покорила молодого учителя. Ее портрет того времени изображает сидящую очень прямо женщину, волосы разделены пробором и обрамляют небольшую красивую голову; правильное, словно выточенное лицо сухо и строго; взгляд больших грустных глаз открыт и горд; властный, слегка широкий рот резко очерчен; у нее прекрасные руки, опущенные в томном жесте усталости.

Замуж Суслова вышла, вероятно, из любопытства, скуки, а может, и плотского желания, восходившего к дням ее близости с Достоевским. А для Розанова именно физическая любовь была на первом месте, превращая жизнь в душный плен, в наслаждение рабством. Он тоже был одержимый, как и его предшественник, хотя и по-другому, не по-гениальному. Но в его речах о святости объятий, о великой мистерии брачной постели чувствовалась такая убедительность, что близость с ним обещала Аполлинарии какое-то высшее оправдание и освящение ее собственной чувственности.

Однако эти надежды не сбылись. Их брак оказался неудачным и превратился для супругов в невыносимое испытание. С первых дней совместной жизни Суслова преследовала мужа своей чудовищной ревностью и устраивала ему дикие сцены. Она быстро разочаровалась в половом мистицизме Розанова: по ее мнению, он попросту прикрывал им свое «слюнявое и липкое сладострастие». Но в ней самой с возрастом развилась похотливость, и она засматривалась на молодых студентов. Одному из них, другу мужа, она начала делать недвусмысленные намеки, а когда они были отвергнуты, написала на него донос в полицию. Молодой человек был арестован, и Аполлинария спокойно рассказывала о своей мести.

В 1886 г., не прожив с мужем и шести лет, она обвинила его в супружеской неверности, бросила и уехала к отцу в Нижний Новгород. Любвеобильный Розанов действительно изменял своей жене, но власть ее над ним была такова, что он тут же стал слезно молить ее о возвращении. На письма и призывы мужа она отвечала со свойственной ей жестокостью и грубостью: «ты не собака, а потому нечего выть». Но когда Розанов сошелся с другой женщиной, Варварой Дмитриевной Бутягиной, и прижил от нее детей, Аполлинария наотрез отказалась дать ему развод и на протяжении пятнадцати лет всячески над ним издевалась. Новая семья Розанова считалась «незаконным сожительством», а его дети были лишены гражданских прав.

Борьба между Сусловой и ее бывшим мужем продолжалась с перерывами, уловками и интригами вплоть до 1897 г., когда Розанов согласился дать ей отдельный вид на жительство. Но прошло еще пять лет, прежде чем Аполлинария пошла на уступки: она была несговорчива и упорна, с друзьями, которых муж подсылал для переговоров, говорила о нем со злобой, почти с ненавистью, и называла его «продажной тварью и лжецом».

Окружающие очень страдали от ее властного, нетерпимого характера. Известно, что, уйдя от Розанова, она взяла к себе воспитанницу, но та будто бы не выдержала трудной жизни и утопилась. Старик отец, у которого она жила, писал о ней: «Враг рода человеческого поселился у меня теперь в доме, и мне самому в нем жить нельзя».

Вскоре Суслова переехала в Крым и обосновалась в Севастополе в собственном доме, который содержала в образцовом порядке. Внешне отличалась худощавостью, гордым станом и производившей незабываемое впечатление наружностью. Страсти, вероятно, не перестали волновать ее и в преклонные годы. Во время Первой мировой войны она неожиданно проявила себя ревностной патриоткой и примкнула к организациям реакционного толка. Жизнь с Розановым, сотрудником «Нового Времени», антисемитом и монархистом, очевидно, не прошла для нее даром, и она разделяла некоторые его взгляды.

ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА Из книги Они окружали Сталина автора Медведев Рой Александрович

ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА Главный идеолог, или «серый кардинал» партииВ конце января 1982 года печать, радио и телевидение СССР сообщили, что «на восьмидесятом году жизни после непродолжительной тяжелой болезни скончался член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, депутат

Из книги Розанов автора Розанов Василий Васильевич

Глава третья МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. АПОЛЛИНАРИЯ СУСЛОВА 1 июня 1878 года Розанов получил в Нижегородской гимназии аттестат зрелости, в котором были выставлены отметки: Закон Божий - 4, русский язык и словесность - 3, логика - 4, латинский язык - 3, греческий язык - 3,

Из книги Тот век серебряный, те женщины стальные… автора Носик Борис Михайлович

Аполлинария В начале шестидесятых годов XIX века в небольшой гостинице на праздничной и широкой университетской улице Суфло, что соединяет бульвар Сен-Мишель с площадью Пантеон, жила молодая, красивая русская дама, носившая звучное имя Аполлинария (для близких - Полина,

Из книги Достоевский без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

Аполлинария Суслова Елена Александровна Штакеншнейдер:8 апреля, 1862. Мама шла к Сусловой в полной уверенности, что девушка с остриженными волосами, в костюме, издали похожем на мужской, девушка, везде являющаяся одна, посещающая (прежде) университет, пишущая, одним словом -

Эмансипэ

Французское слово “emansipe” стало следующим самоназванием для дам свободных нравов. Появилось это слово в 70-х годах 19-го века, но “застолбил” его в 90-х годах польский литератор Болеслав Прус , своим нашумевшим романом “Emancypantki ” . В прямом переводе с французского это слово значит “самовольный”, однако интересен и его латинский перевод. “Emansipatio” — так назывался латинский обряд, в процессе которого ребёнок освобождался от отцовской власти, причём отеческие права не уничтожались, а передавались другому лицу, и «эмансипируемый», таким образом, обретал не свободу, а нового отца и властителя. Слово “эмансипэ” полностью соответствовало огненной природе женщин-муз, которым очень нравилось
ощущение личной свободы и независимости, но которые вовсе и не думали бороться за какие-то свои права (как американские суфражистки). В конце 19-го века “эмансипэ” эпатировали общество не только единоличным проживанием, но и возможностью принимать у себя без всякого родственного контроля как отдельных мужчин так и целые компании. К злословью окружающих они были безразличны, власти предпочитали не замечать этих пикантных демимондок, так что “эмансипэ” отвоевали себе личное пространство, совершенно не собираясь этого делать. Они просто так жили. Им так было удобнее, а на условности в конце 19-го века можно было уже и наплевать.

Апполинария Суслова

К деньгам была равнодушна.

К славе – тайно завистлива.

Ума – среднего, скорее даже небольшого.

Но стиль, стиль…

В.В. Розанов

Известной на всю Россию музой-эмансипэ в конце 19-го века была Аполлинария Суслова, та, которая согласно причитаниям литературных критиков, “сломала жизнь” двум российским литературным гениям: Достоевскому и Розанову. Говорят, что её портрет замечательно смотрелся на каком-нибудь старинном медальоне: молодая незнакомка с нежными чертами лица, аккуратно уложенными волосами. В направленном слегка вниз и в сторону взгляде читается нежность, изящество и … неясная целеустремлённость. Ангелочком тут и не пахнет. И всё равно, глядя на неё, сразу представляешь пышные балы, свечи в золотых канделябрах, богатые угощения, вальсы и другие атрибуты блистательного XIX века. Но не тут-то было: вместо шикарных зал были прокуренные студенческие каморки, революционные настроения, бравада цинизмом и бескомпромиссный отказ от прошлых (и пошлых) традиций. Аполлинария была в самой сердцевине бури бунтующей молодёжи, участвовала в бурных дискуссиях, спорах и сходках. Здесь она любила быть первой и приковывать к себе вниманием. С ней почти никто не решался спорить, она “рекла”, а остальные внимали. На желающих оспорить сказанное ею — Суслова тут же бросалась коршуном и терзала “обидчика” всевозможными словами, совершенно не задумываясь к месту они или нет. Красноречие никогда не было её сильной стороной, однако, ей прощалось всё — мужчины любят страстных и сильных женщин. А оттого на студенческих демонстрациях Аполлинария всегда была в первых рядах, громко выкрикивала лозунги и всячески задирала полицейских и казаков. Была настолько яростной и решительной, что казалось ещё немного и она начнёт кусать морды казацких лошадей. Поэтому обычно именно её, разгневанную революционную фурию, жандармы первой тащили в участок, сажали в камеру с проститутками и воровками, а наутро отпускали. И она выходила под аплодисменты восхищенных её смелостью и неустрашимостью студентов и, что особенно важно, студенческих вожаков. Аполлинарии страшно нравилось делать их ручными одним только поворотом головы или неотвратимой силою своего взгляда. В её присутствии никто не мог чувствовать себя лидером. Все взгляды и все устремления должны были принадлежать ей…

Аполлинария (т.е. принадлежащая роду Аполлона, греческого божества Солнца) родилась в 1839 году в довольно незаурядной для своего времени семье. Её отец, Прокофий Григорьевич Суслов, принадлежал к так называемым нижегородским раскольникам. Был крепостным, но впоследствии выкупился, занялся торговлей, весьма преуспел в этом деле и стал фабрикантом. Разумеется, в связи с этим у

Суслова были свои особые взгляды на жизнь и воспитание дочерей (у Полины – так её называли все домашние – была младшая сестра Надя). Никакого патриархального гнёта и диктата, только свобода выбора. Сёстры окончили пансион благородных девиц, после которого барышням того времени следовало бы выйти замуж и родить как минимум двоих крепких и румяных деток, но такие мещанские интересы Сусловых только раздражали. Надежда мечтала стать врачом; что, конечно, абсолютно немыслимо для XIX века. А Полина, как и положено музе, находилась в неизбывном поиске поклонников и почитателей её красоты. Никаких особых талантов, кроме умения нравиться и отдавать распоряжения, за нею не наблюдалось, а потому было ясно: домашние хлопоты, порхание вокруг детей и, свойственное веку, ублажение мужа (счастливая доля замужних женщин) — это не про неё. Время шло. Сестра Наденька добилась возможности продолжить своё образование. Ей и ещё двум счастливицам было разрешено посещать лекции Сеченова и Боткина. Дальше – лучше: девушка поступила в Цюрихский университет, блестяще сдала все экзамены и действительно стала первой в России женщиной-врачом (терапевтом и гинекологом). И замуж Надя всё-таки вышла – за талантливого врача Фёдора Эрисмана. Полина же, наслаждаясь собой, верховодила в студенческих кружках, публично порицала свою красоту — специфическая черта, свойственная именно “эмансипэ”.

Роман с классиком

В 1861 году 22-х летняя Поленька, как это было принято у “продвинутой”
революционной молодёжи, оказалась на публичной лекции известного писателя Достоевского. Это посещение буквально “сорвало ей крышу”, ибо она с удивлением отметила, что во время чтения на неё практически никто не смотрел! Все взгляды были устремлены на невзрачного, пожёванного жизнью, почти что старичка, довольно вяло читавшего своё произведение. Такого невнимания к своей особе Поленька потерпеть не могла, а потому грызя полные губки, лихорадочно обдумывала, как изменить эту крайне неприятную ситуацию. Она тоже хотела такого внимания и даже больше, но как
этого добиться не понимала. Однако, мучилась революционная фея недолго — план атаки вызрел ещё до того как Достоевский дочитал до конца своё произведение. Вернувшись домой Суслова тут же написала великому литератору пылкое письмо, в совершенно не свойственной веку манере — полностью “раскрыла своё сердце”. Неопытный в таких стремительных курбетах и тщеславный Фёдор Михайлович, что называется “повёлся”. Конечно же не сразу, сначала он, в свойственной ему манере, помучил себя разговорами с самим собой. Всё сравнивал доводы и поводы: ведь у него же больная (но успевающая при этом наставлять ему рога с молодым любовником) жена …., трудности с деньгами…, проблемы с издателями… .
К тому же юной деве всего 22, а ему 41…. Наговорившись таким манером сам с собой вдоволь и, конечно же убедив себя, (а многие ли устоят от возможности такого авантажу!) Фёдор Михайлович осторожно засеменил мелкими шажками к расставленной Аполлинарией ловушке, походил вокруг, потом вздохнул, перекрестился и прыгнул в неё как в омут, застряв по самые уши. Суслову этот поступок даже слегка разочаровал — добыча слишком безропотно сдалась охотнику. Она хотела борьбы, яростного накала страсти, публичных встреч под роскошными ресторанными люстрами. А всё вышло как-то куцо, серенько и по мещански. Достоевский принял её на своей квартире, долго мялся, блеял что-то о необходимости подумать. И если бы не решительная Поленька так и не посмел бы уложить юную прелестницу себе в постель. Несколько встреч минули как несколько секунд и Аполлинарии захотелось публично засвидетельствовать свой приз — пройтись по Невскому под ручку с известным писателем. Чтобы все смотрели, шушукались, чтобы она ловила обрывки фраз: “Кто это с Достоевским?”, “Вы её знаете?” “Чертовски хороша!” и т.п. Но Федор Михайлович к такому повороту готов не был. Одно дело наслаждаться молодым, неумелым, но страстным телом в закрытой ото всего мира квартирке и совсем другое — появиться с ним на людях. Это ведь так неудобно, так неприлично, так … . Полечке пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы вытащить своего первого любовника хотя бы на небольшую прогулку около дома. Достоевский сдался (а попробуй не сдайся музе!) и на полусогнутых выполз на послеобеденную прогулку. Скукожившись под взглядами знакомых («Да как он может при живой-то жене!») Фёдор Михайлович пошаркал немного по улице и тут же запросился домой. Даже придумал что-то про желудочные колики. Вернулись. Слегка взбешенная Полина (и её можно понять — ей сломали триумф) устроила первую выволочку своему любовнику (ах сколько их ещё будет!) Достоевский “экал”, “мекал”, всё норовил говорить про благопристойность и Поленька тонким женским чутьём поняла — здесь большого толку не будет. И впервые заскучала — на кой ляд ей чопорно по-домашнему слюнявивший её Достоевский, когда ей хотелось публичности и активного мужского внимания. Скоро она поняла, что в мещанской квартирке известного писателя ей своих целей не добиться. И тогда она начинает свои известные скандалы: то настаивала на разводе с «этой чахоточной», то требовала уехать, то опубликовать свою слабенькую повесть «Покуда» на страницах журнала «Время»… И вялая развалина Фёдор Михайлович на всё это соглашался, чем злил её несказанно. Скандалы не спасали — тонкий знаток человеческих душ, выдумывавший за своих книжных героев монологи целыми страницами, в жизни не понимал простейших вещей. Она усилила давление. В очередной раз поскандалив с “возлюбленным”, Суслова поехала в Париж. Ей виделось, что Достоевский не выдержит и вскорости примчится в город вечной любви. Вот он просит её о встрече — она отказывает. Он стучит и даже бьётся в дверь её номера — она неумолима. Он смиряется, посылает ей огромный букет цветов с запиской о раскаянии и сожалении… .

А ещё ей хотелось публичного скандала (непременно, чтобы все-все-все видели!). Потом такого же публичного примирения и признания в любви. Она не знала что выбрать: Достоевский, стоя на коленях, просто признаётся ей в любви или даёт ей пощёчину и, схватив за руку, тащит за собой. Сердце ныло по второму варианту — в нём было несомненно больше огня и мечтая о нём, она тихо таяла, как сливочное мороженное в креманке. Прошло три дня — о Достоевском не было слышно ни слуху ни духу. Подождав ещё пару дней, Поленька тут же завела себе натурального парижского “amoureux”, испанца со звучным именем Сальватор. Её новый petit ami был хорош — как положено испанцу ел глазами, говорил правильные комплименты, невзначай касался то одной то другой части её тела. Но масштаб личности был всё же не тот: одно дело всюду узнаваемый в Петербурге Достоевский, другое дело — рядовой Парижский “amoureux”. Потаскав его, как кутёнка из стороны в сторону (что испанцу очень не понравилось), Полинька снова заскучала. Но тут неожиданно снялся-таки с насиженных яиц “клуша”- Фёдор Михайлович. Суслова напряглась в ожидании! Сейчас он придёт просить о прощении! Сейчас, сейчас!

А зря, пора было бы понять, с кем она имеет дело. Великий писатель остался верен себе: и вовсе не в ресторане, и ни в каком отеле “Ритц”, а просто в в номере рядового отеля, tete-a-tete, гнусавым голосом завёл свою жалостливую песню про “Неужели … я не понимаю … Поля, а как же наши встречи?” Потом начал валяться у неё в ногах, истерить, а под конец зачал кричать на неё каким-то противным, тонким, бабьим голосом. Короче говоря, стёр в прах все её самые трогательные мечты. Они расстались, Достоевский дулся, сидя у себя в отеле, а Поленька всё никак не могла отказаться от несбывшихся мечт. Немного подумав, она решила не сдаваться и сделала новую, возможно последнюю, попытку: пришла к нему с ножом перед тем, как якобы отправиться к своему неверному любовнику Сальватору и заколоть его. Но корм был явно не в того коня — Достоевский снова, наплевав на своё самолюбие, заблеял просьбы оставить эту нелепую затею, et cetera. И вдруг предложил путешествие — вдвоём в Германию. Полина поначалу воспрянула духом, пометалась в мыслях туда-сюда, но выбирать пока было не из чего и она согласилась. Естественно, что в путешествии они с Фёдором Михайловичем окончательно рассорились и расстались — Полина не могла выносить эту пошленькую мещанскую интрижку. До неё наконец дошло, что больше из истории с Достоевским она выжать уже ничего не сможет. Углублённый в свою выдуманную книжную реальность, он никогда не сможет оценить нечаянный подарок судьбы — музу-эмансипэ у своего плеча. Достоевский был и оставался больным мещанчиком, неожиданно прорвавшимся к всероссийской славе. Вот как оценит он ту, кою судьба широким жестом презентовала ему, дабы Фёдор Михайлович смог прочувствовать натяжение главных струн жизни: «Аполлинария - больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства» , - равняя её под себя, с пониманием дела, писал о ней раздосадованный Достоевский. Ему даже в голову не приходило, что с помощью Поленьки Сусловой судьба пытается приподнять его над самим собой. Его, больного самолюбца, безжалостно и беззастенчиво обиравшего своих женщин, только бы ещё раз, в угоду своему маниакальному эгоизму, сделать ставку в игре в рулетку. Но, как уже говорилось выше, этот корм был не в того коня.

Весной 1864 г. умирает его жена Маша. Глядя на ее иссохший труп, великий гуманист записывает в блокноте: «Маша лежит на столе… Возлюбить человека, как самого себя по заповеди Христовой, невозможно…» Почти сразу же после похорон он предлагает Аполлинарии руку и сердце, но получает отказ — для неё Достоевского больше не существует. Она выжала из него всё, что могла и теперь, благодаря слухам была популярна в России не меньше его самого. Далеко не все читали его книжки, но про их роман знал почти каждый и уж точно — каждая. За ней цыганским табором (или, если хотите, собачьей свадьбой) уже ходили иные мужчины и она, словесно отрицая собственную красоту, просто купалась в фонтанах комплиментов восторженных поклонников. Ей было хорошо и она чувствовала себя на своём месте. Муза рождала любовь, преклонение и великие поступки.

Попытка новой жизни и замужество

Период большой страсти был долгим, почти двадцатилетним, но как всё хорошее он закончился — однажды Полина увидела у себя первую морщину, которую не удавалось свести никакими мазями и притираниями. Суслова впервые столкнулась со своей главной и безжалостной соперницей — железнобокой леди по имени “Старость”. В припадке безудержной ярости, разом бросив всех своих “amant”, она оставляет прежнюю жизнь и отправляется рядовой учителкой в глухое село под Тамбовом, где тогда жили её родители. Она не желает сдаваться, но пока ещё не знает, что делать и как быть. И вот на этом жизненном перепутье повстречал её никому тогда не ведомый 20-летний студентик 3-го курса историко-филологического факультета Васенька Розанов (ударение на втором слоге). Позже он напишет о этой встрече приятелю, очень точно угадав с природой музы-эмансипэ: «Острым взглядом опытной кокетки она поняла, что «ушибла» меня — говорила холодно, спокойно… Суслиха действительно была великолепна… Еще такой русской я не видел. Она была по стилю души совершенно нерусская, а если русская — то раскольница». Через четыре года после знакомства, сразу же превратившегося в интимную плотскую связь, в ноябре 1880 года В. Розанов и А. Суслова обвенчались (ей 41 , ему — 24), но Васенька ещё не знал чем это пахнет. А пахнуло на него ароматами настоящей страсти. Он-то думал немного поиграть в любовь с любовницей самого Достоевского и, укротив её (чего не мог сделать сам инженер человеческих душ!), сделать покорной мужу домашней курицей. Вот тут-то Суслова и показала ему — кто тут с кем будет играть и по каким правилам! Поленька (Господи! какая там Поленька — Аполлинария Прокофьевна!) давала образцовые уроки настоящей страсти человеку, надумавшему написать какой-то отвлечённый религиозно-философский трактат “О понимании”. Ох, уж и показала она ему это самое “Понимание”! Аполлинария устраивала мужу публичные сцены ревности, набрасывалась с кулаками на бедную коллегу мужа по гимназии, изменяла ему со всеми его знакомыми. А на отказавшего ей в плотском соитии студента написала кляузу от имени самого Розанова. Василий Васильевич стоически терпел, но временами не выдерживал и вместо того, чтобы сжать её суровой мужниной десницей и осадить на место — плакал и валялся в ногах у неверной жены. Но к исходу седьмого года фантасмагорической супружеской жизни сломался полностью и решил развестись с неуёмной музой — к этому времени он встретил другую женщину – покорную и скромную Варвару Дмитриевну. Вы думаете, Розанов сказал эмансипэ “Спасибо”, за то что не угас тоскливым сочинителем трактата «О понимании»? За то, что семилетней вытяжкой его жил она сделала его очень приличным писателем и религиозным мыслителем? Ни то и ни сё, как и прочее в его сумбурной жизни. Поначалу неблагодарный ВасильВасильевич мог только плакать и жаловаться. В 1890 году он с тоской и злобой писал ей длиннющее письмо слабака и моралиста (прямо чувствую, как у него дрожат от бессильной злости руки): «…Вы рядились в шелковые платья и разбрасывали подарки на право и лево, чтобы создать себе репутацию богатой женщины, не понимая, что этой репутацией Вы гнули меня к земле. Все видели разницу наших возрастов, и всем Вы жаловались, что я подлый развратник, что же могли они думать иное, кроме того, что я женился на деньгах, и мысль эту я нес все 7 лет молча… Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом. Низкая Вы женщина, пустая и малодушная… оглянитесь на свою прошлую жизнь, посмотрите на свой характер и поймите хоть что-нибудь в этом… Плакать Вам над собой нужно, а Вы еще имеете торжествующий вид. Жалкая вы, и ненавижу я Вас за муку свою». Позже, успокоившись, в письмах своим друзьям он уже мог быть слегка объективным: «И действительно у меня была какая-то мистическая к ней привязанность: она была истинно благородна по участливости к бедным, ко всему бесприютному; один я знал истинную цену в ней скрываемых даров души,
погубленных даров, и всю глубину её несчастья – и вопреки всем видимостям, всем преступлениям – не мог отлипнуть от неё. Она очень точно это знала и знала, что вернётся ко мне, когда захочет, и встретит меня, таким, каким захочет. Самое тщеславие её, такого «цвета бордо» вытекало из несчастья её, одиночества её, сознания – что она никому, в сущности, на земле не нужна. И вот что приковывало меня к ногам её; как раба, как преступника к колодке. Всё я вынес, от всего отрёкся и остался с нею. …Суслиха вполне героический тип. «Исторических размеров». В другое время она – «наделала бы дел». Тут она безвременно увядала. Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения; и только принимала от меня «ласки». Без «ласк» она не могла жить. К деньгам была равнодушна. К славе – тайно завистлива. Ума – среднего, скорее даже небольшого. Но стиль, стиль…» Так ничего и не понял ВасильВасильевич в женской породе, но годы с Сусловой полностью перевернули весь его духовный мир. Если в первой своей книге «О понимании» (которую не читал никто и никогда) он писал о достаточно отвлечённой философской проблематике, то после брака с Аполлинарией Прокофьевной буквально все его последующие сочинения были посвящены главному и единственному вопросу: “В чём смысл настоящей любви и брака и не является ли официальное христианство смертельным врагом того и другого?” А свою, вышедшую уже в начале ХХ века, книгу-исследование «Семейный вопрос в России» считал одним из главных своих сочинений. И этими книгами зачитывались в России миллионы людей! Желая прослыть покорителем любовницы самого Достоевского (пред образом которого он буквально обмирал) и столь жёстко и позорно обломавший на ней свои молодые ещё зубы, добрейший ВасильВасилич так и не понял множественность и вариативность женской природы. Зачёсывая всех дам под гребёнку покорной, нетребовательной и послушной жены, даже получив урок, он так и не понял, что в природе женской возможно всякое, в том числе и такие “штучки” как муза-эмансипэ и это НОРМАЛЬНО!

Вышел октябрьский номер «Гала-Биографии» с моей статьей об истории любви Федора Достоевского и Аполлинарии Сусловой. Материала я перекопала для этой статьи много. Больше – разве что для статьи про Чайковского. Потому что… Ну, когда я пишу про «наше все» - в музыке, в литературе – я всегда стараюсь изучить материал и не допустить ошибок.
В данной ситуации забавно то, что я дважды в жизни к Аполлинарии Сусловой как бы подбиралась, но со стороны.
Сначала – когда читала все о Достоевском (и, как выяснилось, правды про Аполлинарию там было мало, ибо почему-то все основываются на в высшей степени недостоверных и фантастических мемуарах его дочери Любы, которая была ребенком, когда папа умер, и в основном сочиняла и домысливала, а не вспоминала свои «мемуары»).
В другой раз – изучая биографию восхитительной Надежды Сусловой, первой русской женщины, ставшей хирургом, младшей сестры Аполлинарии.
А вот с самой героиней, ставшей прообразом Полины в «Игроке», Настасьи Филипповны в «Идиоте», Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых», экзальтированной, мятущейся, не умеющей быть счастливой, не умеющей делать других счастливыми, жаждущей любви и не способной давать и принимать любовь, понимающей любовь только через мучение и мучительство, - с ней я близко познакомилась, только когда читала материалы для этой статьи. Ее дневник и сохранившиеся письма (ее к разным людям и разных людей к ней).
Увы, переписка ее с Достоевским практически не сохранилась. Всего несколько писем.
Зато сохранились дневники в том виде, в котором она бы наверняка не желала показывать их миру, потому что там она была откровенна в своем болезненном самолюбии, эгоцентризме, самолюбовании, во всем, что от людей обычно прячут. И признаюсь, пока я читала ее дневник (летом дело было, в электричке и на даче), я то и дело смеялась. И когда моя подруга узнала, что читаю я дневники и письма Аполлинарии Сусловой и так смеюсь, она удивилась… Пока я не начала ей зачитывать перлы.

Аполлинария Суслова, стриженая барышня, в том возрасте, в котором она познакомилась с Достоевским. Говорят, была пикантна, интересна, да еще и рыжая, сразу выделялась.

Настасья Филипповна в исполнении Юлии Борисовой.

…Да, да, конечно, это не предназначалось для публикации.
Но в наше время Суслова была бы блогершей. И наверное, в блогах писала бы так же, как в дневнике и письма, не задумываясь.
Основные темы?

Все – вульгарные ничтожества, я – утонченная, прекрасная и непонятая.
Все эти ничтожества ее возмущают до бешенства.

17 февр.
Мне опять приходит мысль отомстить. Какая суетность! Я теперь одна и смотрю на мир как-то со стороны, и чем больше я в него вглядываюсь, тем мне становится тошнее. Что они делают! Из-за чего хлопочут! О чем пишут! Вот тут у меня книжечка; 6 изданий и вышло в 6 месяцев. А что в ней? Lobulo восхищается тем, что в Америке булочник может получать несколько десятков тысяч в год, что там девушку можно выдать без приданого, сын 16-летний сам в состоянии себя прокормить. Вот их надежды, вот их идеал... Я бы их всех растерзала...

Все женщины, особенно нарядные и красивые, отвратительные и вульгарны, а некрасивые – смешны и жалки, и ах, как я блеснула на их фоне вчера, сегодня, иного дня…
Цитаты нет, среди тех, которые я себе выписала, не нашла, а книгу уже сдала в библиотеку, но уж поверьте мне на слово.

Скучно. Очень-очень скучно ей, где бы она ни была: в Париже, в Италии, в Цюрихе, в России. Она умирает со скуки. Но даже не задумывается, что причина этого в том, что она – богатая бездельница (хотя других клеймить богатыми бездельниками – это запросто). Борьба со скукой ведется разными способами, иной раз неожиданными (решила себя чаем потешить), но скука побеждает.

8 марта, вторник
Скука одолевает до последней крайности. Погода прекрасная, из окна моего пятого этажа чудесный вид, и я сижу в моей комнате, как зверь в клетке. Ни английские глаголы, ни испанские переводы - ничто не помогает заглушить чувство тоски. Я уже чаем хотела себя потешить, да нет, что-то плохо помогает.

Много плачет. То и дело плачет. Слезы ее стоили явно дешево и легко ей давались. Мой любимый эпизод – это когда она явилась к католическому священнику, о котором слышала, как о душевном человеке, и чего-то от него ждала для себя – она не объясняет, чего, - и вот, придя к незнакомому и занятому человеку, она с порога начинает рыдать, и продолжает рыдать, ничего не говоря… Я представляла эту сцену глазами бедного священника!

14 февр.. воскресенье. Париж
Вчера была у Гер. Я была ужасно расстроена все эти дни и плакала дорогой, когда ехала к Г. ... Но мне казалось, что я найду в нем что-то очень хорошее. Мне представлялся идеал кроткого старика, проникнутого любовью и горестью. Вхожу я в час. Никого нет. Долго стояла, не зная, куда идти.
Наконец услыхала, кто-то кашляет за какой-то дверью. Я по стучала. "Аминь", - закричал голос громко.
- Извините, - начала я, отворяя дверь.
Я вошла; толстый сильный мужчина сидел за конторкой и что-то писал. Странно, что он мне показался совсем другим, чем в церкви.
- Что вам нужно? - сказал, приподняв голову и с видом суровым и нетерпеливым.
Такой прием окончательно сразил меня. Нервы мои и без того были в сильной степени раздражены. Я чувствовала рыдание в груди и не могла выговорить ни слова.
- Ну, - сказал он, смотря на меня с недоумением и досадой.
Тут я не выдержала и зарыдала. Он стал смотреть в окно. В эту минуту кто-то постучался в дверь. Вошел какой-то работник и рассуждал с ним о покупке каких-то вещей и напечатании каких-то объявлений. 0тец торговался, как жид. Эти рассуждения дали мне время прийти в себя. "Ты русская", - сказал он мне по уходе постороннего человека.
- У вас, верно, есть духовник какой-нибудь. Зачем же вы не шли к m-eur В. ..
- Я вас прошу меня извинить, что я к вам; я это сделала по неопытности, мне о вас говорили.
- Ничего, ничего, - ответил отец снисходительно, - но я думаю, что было бы гораздо приличнее вам идти к ваш [ему] духовнику.
Я стояла молча, опустив голову на грудь.
- Чем я могу быть вам полезен? - спросил он несколько мягче.
Я долго не могла говорить.
- Желаете получить какое-нибудь место? Денег нет у вас, нет родных, друзей? - начал скоро отец. - Или же согрешили против закона нравственности? - спросил он особенно строго.
Я вспыхнула и невольно подняла голову. Видя, что я не отвечаю, видя, что что-то другое, [он] не мог понять, чего от него хотят, наконец, как-то, должно быть, догадавшись, начал говорить о Боге, но таким тоном, как будто говорил урок, даже глаза закрыл.
В заключение он мне сказал, что все мои мысли - это вздор. Что если есть на земле преступление и страдание, то есть и закон. А что страдают только ленивцы и пьяницы. А император Александр - идеал государя и человека.

И ведь прав был падре! И против закона нравственности она согрешила, не раз. И мысли ее - вздор. И страдают так, как страдала она, путешествуя по Европе и всегда имея деньги на любую прихоть, только лентяи.

Считает себя революционеркой и передовой женщиной. Что не мешает ей преклоняться перед титулами, и своего друга, весьма революционно настроенную писательницу графиню Елизавету Салиас-де-Турнемир, в письмах называет не иначе как «Графиня». С большой буквы.
Постоянно страдает. Страдания – ее воздух, еда, вода, без них она бы, мне кажется, зачахла. Очень любит жаловаться на здоровье. Жалуется постоянно. Если учесть, что прожила она долго и не болела, все хвори, на которые она жаловалась, были явно нервического характера, от скуки все, от скуки, и нервы растерзанные, расшатанные, раздраженные или еще там какие-то, на которые она жалуется в каждой второй дневниковой записи, тоже от скуки.

Июня 22. Пятница
Добрейшая Графиня!
Я сейчас получила письмо от m-me Маркович, адресованное в Версаль. Она меня уведомляет, что Бенни начал узнавать о возможности женщине посещать медицинские лекции и ему обещали, что можно. Она мне пишет, чтоб я приехала в Париж: бумагами сестры (в четверг 28 июня), предполагая, что я в Версале. Это значит уже начинать дело. Вы себе представить не можете, как я рада за мою сестру! Я готова все бросить и ехать в Париж, но, к счастью, у меня нет никаких бумаг сестры.
Сегодня же я получила письмо от отца, который мне пишет, что я могу оставаться за границей столько, сколько нахожу нужным, и просит меня узнать, можно ли где за границей слушать медицинские лекции моей сестре. Он только что получил письмо сестры об изгнании женщин из Медицинской Академии и просит меня ее утешить. Какой он добрый, Графиня! Он делает гораздо больше, чем можно требовать, и мне совестно перед ним, что он трудится и зарабатывает деньги, на которые я живу в свое удовольствие за границей. Он от меня никогда не спрашивает отчета, а только пишет всегда, когда и сколько прислать денег.
Я ему писала, что во время моей болезни Вы были со мной, и он в самых горячих выражениях благодарит Вас.
Я сейчас же буду писать моей сестре, чтоб она ехала или присылала свои бумаги.
Я привыкла с Вами советоваться и к Вам во всех случаях обращаться, Графиня. Вы меня извините, если письма иногда бестолковы.
У нас здесь хорошая погода, но изредка бывают ненастные дни.. Отец пишет, что в России страшная засуха, в южных губерниях все хлеба погорели.
До свидания, желаю Вам быть здоровой.
В свободное время, надеюсь, мне напишите, что не оставите меня без известий о Вас.
Ваша А. Суслова.
P.S. Мое здоровье гораздо лучше, но я думаю, что зимой, особенно если буду хандрить, - нездоровье возвратится.

Постскриптум я выделила, потому что он меня особенно умилил.
Кстати, Графиня в конце концов не выдержала и посоветовала барышне выйти замуж и родить детей.
«Жениться вам надо, барин!»
Отец же, когда старшая дочка вернулась и поселилась с ним, писал: «Со мной поселился враг рода человеческого!»
Про отца, кстати, тоже очень интересно, но это уже в статье все есть, тут у меня - дополнения.

Эх, вот бы материальные возможности госпожи Сусловой - да какому-нибудь человеку, который бы просто не умел скучать и хандрить, таких же много, людей, которые одержимы не своей личностью, а делом, интересом, искусством, да Боже мой... Любому талантливому и бедному.

Про ее роман с Достоевским – читайте мою статью, надеюсь, будет интересно. Мне писать было интересно.

Но туда не вошли, конечно, мучительные отношения с Розановым, ее вторым мужем – для него мучительные.
Ее злобная зависть к преуспевшей во всем сестре Надежде: настолько завидовала, что – живя в доме брата, вместе с родителями – когда приезжала Надежда, не желала спать с ней под одной крышей, уходила с подушкой и одеялом в сад.
Ну, и тот милый момент, что в старости она поддерживала черносотенцев. Так что «как жид», брошенное ею в адрес католического священника, для нее имело особенное значение.
И, кстати, о «жидах».
В 43 года влюбилась в приятеля своего мужа, студента Гольдовского. Дружила, кстати, с его мачехой. Студент Гольдовский на чувства Аполлинарии Прокофьевны, тогда уже госпожи Розановой, не ответил. И более того, влюбился в молодую девушку, «прелестную поповну». Далее – свидетели немного путаются в показаниях, но общая картина такова: госпожа Розанова сначала доносит отцу Гольдовского на свою подругу, якобы мачеха с пасынком состоят в любовной связи. Скандал не получился. Тогда она, цитирую Розанова: «Его одно неосторожное письмо ко мне с бранью на Александра III она переслала жандармскому полковнику в Москве, и его «посадили», да и меня стали жандармы «тягать на допросы». Мачеху его, своего друга Анну Осиповну Гольдовскую, обвинила перед мужем в связи с этим студентом Гольдовским и потребовала, чтобы я ему, своему другу – ученику – писал ругательские письма. Я отказался. Она бросила меня».
Не знаю, чем у Гольдовского с поповной кончилось. А интересно бы узнать. Вряд ли что-то получилось, но - каков роман, какая пропасть, которую легко перескочить атеисту, и невозможно - верующему.

Себя же при всем при этом считала вечной страдалицей.

“… Я была много раз оскорблена теми, кого любила, или теми, кто меня любил, и терпела… но чувство оскорбленного достоинства не умирало никогда, и вот теперь оно просится высказаться. Все, что я вижу, слышу каждый день, оскорбляет меня, и, мстя ему, я отомщу им всем. Я не хочу его убить, потому что это слишком мало. Я отравлю его медленным ядом. Я отниму у него радости, я его унижу…” – это она еще в молодости писала.

Такой и осталась – до старости.
Ее защитники (современные) пишут, что много клеветали, мол, на нее.
Но – письма, дневники, факты. Формулировки - грубые, хамские.
Ее приемная дочь – утонула или утопилась? Утонула – считают защитники. Утопилась – мне так кажется, что выжить рядом с такой женщиной, какой была Аполлинария Прокофьевна, невозможно.
Да и то, что черносотенцев она активно поддерживала, для меня очень много о ней говорит омерзительного, куда больше, чем все жалобы Розанова.

Можно сказать, что не будь она такой «монстрой», она бы не вдохновила Достоевского, не были бы созданы самые яркие из его женских образов…
Только вот – не были бы вовсе созданы его романы, если бы не вторая его жена, Неточка Сниткина, обожавшая в равной степени и Федю, и гения Достоевского, создавшая ему уютный мир, в котором он мог писать.
Но что меня не перестает изумлять во всех этих страстях…
То, что людям нужны вот такие дискомфортные отношения. То, что они их длят, а если отношения не получаются дискомфортными сразу – стараются что-нибудь сделать такое, чтобы вызвать скандал, переживания, слезы, потом сладостное прощение, а потом – снова скандал…
И в наше время ведь такие есть. Упивающиеся болью. Не физической, БДСМ-то я понимаю. Нет, моральными страданиями, унижениями, когда тебе делают больно, когда ты делаешь больно, мучительство – как основа любви, как поленья, благодаря которым разжигается страсть…
Нет, мне не понять.

Но с Достоевским у них было бурно. Это да. Пожалуй, не будь в его жизни истерички Марии Дмитриевны, первой жены, и монструозной Аполлинарии Прокофьевны, не оценил бы он такую тихую домашнюю девочку со стальным хребтом, какой была Анна Сниткина. Хребта-то он сразу не понял, не почувствовал, а что тихая и милая - увидел. И вот этого бы - нет, не оценил бы, если бы прежде дважды не пережил такие мучительные отношения.